Одна была опалена огнем, а на остальных виднелись пятна самого разного происхождения, но все равно они выглядели значительно лучше, чем лохмотья Олуха.
Я достал одну, прикинул длину и безжалостно отрезал лишнее.
— Будешь это носить, пока мы не закажем для тебя новую одежду.
Олух едва заметно кивнул, в полудреме всматриваясь в огонь. Когда он расслабился, музыка его Скилла зазвучала мощнее. Я начал выстраивать стены, чтобы от нее защититься, но уже в следующее мгновение отбросил их и открылся ей навстречу.
Прихватив с собой нитки, иголку и тунику я уселся на другой стул и посмотрел на Олуха. Он почти заснул. Я вдел нитку в иголку и начал подшивать тунику.
— Значит, они называют меня «песьей вонючкой», верно? — мягко спросил я.
— Угу.
Музыка слегка изменилась, зазвучала резче. Я услышал звон кузнечного молота по наковальне. Стук двери. Где-то заблеяла овца, ей ответила другая. Я впустил мелодию Олуха в свое сознание и позволил ей подхватить и мои мысли, а сам наблюдал за тем, как бездумно ныряет иголка в ткань и тут же появляется на поверхности снова.
— Олух, ты помнишь, когда ты с ними встретился в первый раз? С теми, кто называет меня «песья вонючка»?
Пожалуйста, покажи мне, — добавил я.
Я отправил свою просьбу на крыльях Скилла, приправив ее тихими словами и ритмичными движениями иголки. Я слышал легкое шуршание нитки, проникающей в ткань, и потрескивание огня в камине и присоединил эти звуки к вопросу.
Олух некоторое время молчал, только музыка Скилла продолжала витать в воздухе между нами. Затем я услышал, как в мелодию проникло шуршание моей иглы и голос огня.
Он сказал: «Поставь ведро и пойдем со мной».
— Кто сказал? — спросил я чересчур резко. Музыка Олуха смолкла, и он ответил мне:
— Я не должен о нем никому рассказывать. Иначе он меня убьет. Убьет до смерти, большим ножом. Распорет живот, и мои кишки вывалятся прямо в грязь. — Я видел, как он мысленно представил себя на улице Баккипа с распоротым животом и валяющимися у его ног внутренностями. — Он зарежет меня, как свинью.
— Я этого не допущу, — пообещал я.
Олух упрямо потряс головой и начал задыхаться.
— Он сказал: «Никто меня не остановит. Я тебя прикончу». Если я расскажу о нем, он меня убьет. Если не буду следить за золотым человеком, стариком и тобой, он меня убьет. Если я не буду подглядывать в двери и слушать, а потом говорить ему, он меня убьет. И все мои кишки будут валяться в грязи.
Благодаря нашей связи через Скилл я понял, что Олух искренне этому верит и мне придется оставить все как есть.
— Хорошо, — ласково ответил я и, откинувшись на спинку стула, сосредоточился на своей работе. — Не думай о нем, — предложил я. — Вспомни других. Тех, с кем ты встречался.
Олух задумчиво кивнул своей огромной головой и уставился в огонь. Через некоторое время снова зазвучала его музыка. Я постарался настроить на ее ритм свое дыхание, а потом и движения рук. Затем очень осторожно подобрался своим сознанием к сознанию Олуха и едва заметно коснулся его.
Я боялся даже дышать, лишь протыкал ткань иголкой, за которой тянулся длинный хвост нити. Олух медленно вдыхал носом и не сводил глаз с огня. Я не стал задавать никаких вопросов, просто позволил его Скиллу проникнуть в меня. Ему совсем не понравилась та первая встреча, не нравилось бежать всю дорогу от замка в город, да еще его спутник вцепился ему в рукав и не выпускал, пока они не оказались на месте. Он был выше Олуха, и тому пришлось идти, неудобно согнувшись и слишком быстро. У него болели ноги, во рту пересохло от ужасно длинной прогулки, которая его совсем не радовала. Олух помнил, что человек, державший его за рукав, постоянно его встряхивал, чтобы он отвечал на вопросы, которые ему задавали.
Воспоминания Олуха оказались очень четкими и даже слишком подробными, со множеством деталей. Он помнил, что стер пятку, не менее отчетливо, чем слова человека, схватившего его. В его голосе слышалось блеяние коз и грохот телеги, проезжавшей по улице. Олуха постоянно трясли и пинали, чтобы он отвечал, и он не забыл своего страха и удивления, что с ним так обращаются.
Его ответы были не слишком внятными из-за того, что он почти ничего не знал, а к тому же у него имелась собственная система приоритетов. Он рассказал им о своей работе на кухне. Они спросили, кого из придворных он обслуживает, но Олух не слишком твердо знал имена. Сначала они были нетерпеливы и ругали его, а один принялся бранить того, кто привел Олуха, за то, что он попусту тратит их время. Потом Олух стал жаловаться, что ему приходится таскать наверх всякие тяжелые вещи для высокого старика с пятнистым лицом. «Чейд, лорд Чейд, советник королевы», — прошипел кто-то, и все сразу заинтересовались его рассказом.
Так они узнали, что Чейд требует, чтобы Олух складывал маленькие поленья по одну сторону камина, а большие — по другую, а еще, что Олуху приходится вытирать воду, которую он проливает на лестнице. И что он ни в коем случае не должен прикасаться к свиткам и просыпать на пол пепел. Не открывать маленькую дверь, если его может увидеть кто-нибудь. Их заинтересовало только последнее, но, когда их вопросы ничего не дали, Олух почувствовал, что они недовольны. Он испугался, но человек, который его привел, стал говорить, что это их первый разговор, и дурачка можно научить, на что ему следует обращать внимание. А потом еще кто-то велел ему наблюдать за красавчиком джамелийцем с желтыми волосами и смуглой кожей. У него белая лошадь.
И слуга, песья вонючка, у него кривой нос и шрам на лице».
Олух не знал ни лорда Голдена, ни меня. Но человек, который по-прежнему не выпускал его рукав, узнал нас по описанию и пообещал показать меня Олуху. Тогда они дали тому человеку золотые монеты, такие толстые, блестящие и звонкие. И вложили в ладонь Олуха три маленькие серебряные денежки. А потом предупредили Олуха и безликого слугу, державшего его, что они должны быть настороже и опасаться «вонючего пса-предателя. Он убьет тебя, если только узнает, что ты за ним следишь».
Я почувствовал, как маленькие черные глазки впились в мое лицо. Несмотря на то что я парил среди воспоминаний Олуха, мне никак не удавалось рассмотреть того, кто вывел его из замка, только эти пронзительные глаза.
«Песья вонючка, он отрубил человеку руку в тот раз, когда я его видел. Чик — и все! Как кусок колбасы, лежащей на столе. А с тобой будет еще хуже, если он обнаружит, что ты за ним подглядываешь. Поэтому будь осторожен, дурачок. Он не должен тебя видеть».
Эти слова, блеяние коз и грохот телег смешались в сознании Олуха с пронзительным зимним ветром, воющим снаружи. Где-то вдалеке грохотал кузнечный молот.
Когда они возвращались в замок, другой слуга предупредил Олуха, что он должен быть очень осторожен, чтобы его не поймал «тот страшный человек, песья вонючка, о котором его предупредили. Тебе следует за ним наблюдать, но оставаться незаметным. Ты меня слышишь, парень? Если ты нас предашь, не только ты умрешь, но я потеряю работу. Так что, будь осторожен. Он не должен тебя видеть. Ты слышишь меня? Слышишь?».
Олух ужасно его боялся и все время повторял, что слышит, а слуга потребовал у него монетки, которые ему подарили.
«Ты даже не знаешь, что с ними делают, дурачок. Отдай их мне».
«Они мои. Чтобы купить конфетку. И пирожное».
Но другой слуга ударил Олуха и забрал монетки.
Я переживал случившееся вместе с Олухом, находясь внутри его Скилла. Когда слуга сильно ударил его ладонью по лицу, волна Скилла чуть не поглотила меня. Я понял, что бессмысленно пытаться увидеть лицо того слуги. Олух старался не смотреть на него и плотно закрыл глаза, когда тот поднял кулак.
Посмотри на него, Олух. Пожалуйста. Дай мне его увидеть, — умолял я, но Олух страшно разволновался, а я испытал такую сильную ненависть к предателю, что наша связь через Скилл разорвалась. Олух вскрикнул и отшатнулся от удара, вернувшегося к нему в воспоминаниях, да так сильно, что свалился со стула и откатился к самому камину. Я вскочил на ноги, голова у меня отчаянно кружилась от неожиданно прерванного контакта. Когда я схватил завернутое в одеяло тело, чтобы оттащить подальше от огня, он, по-видимому, решил, что я на него напал, потому что начал отбиваться.
Нет, песья вонючка, нет! Ты меня не видишь, не делай мне больно, не видишь меня, не видишь!
Я рухнул на пол как подкошенный. Поскольку я был для него открыт, несколько мгновений я ничего не видел, и могу поклясться, что почувствовал запах грязной собаки.
Через некоторое время зрение ко мне вернулось, но я потратил почти все свои силы на то, чтобы восстановить защитные стены. Еще через пару минут, опираясь о пол руками, я встал на колени и потрогал голову, уверенный, что обнаружу там кровь, такой ужасной была боль. Затем я с трудом сел и огляделся по сторонам. Олух сражался со своими мокрыми штанами, стонал от страха и негодования, пытаясь их надеть. Я сделал глубокий вдох и прохрипел:
— Олух, все в порядке. Никто не собирается делать тебе больно.
Он не обращал на меня внимания, полностью сосредоточившись на штанах. Я подполз к стулу и взял тунику, которую подшивал.
— Подожди, Олух. Я уже закончил. Она сухая и теплая.
Я осторожно опустился на стул. Наконец-то я все понял. Теперь я знал, почему я песья вонючка, человек, которого нужно ненавидеть и бояться, знал, почему он не хотел, чтобы я его видел. Даже история о том, что кто-то его бьет и отнимает деньги, прояснилась. Олух никогда не пытался скрывать от нас свои тайны. Просто мы были настолько глупы, что ничего не замечали. Я едва видел иголку, но все равно сделал еще несколько последних стежков, завязал узел, откусил нитку и протянул ему тунику.
— Надень. Пока не высохла твоя одежда.
Он бросил на пол мокрые штаны и подошел ко мне.
— Ты на меня рассердился. Ты меня ударишь. Или отрубишь мне руку.
— Нет, Олух. Ты сделал мне больно, но ты испугался. Я на тебя не сержусь и не собираюсь отрубать твою руку. Я не хочу тебя бить.
— Человек с одной рукой сказал…
— Человек с одной рукой врет. И его друзья тоже. Подумай об этом. Я пахну собачьей мочой?
Олух помолчал немного, а потом неохотно ответил:
— Нет.
— Я тебя хоть раз ударил? Отрубил тебе руку? Вот, возьми тунику. Мне кажется, ты замерз.
Олух осторожно приблизился ко мне.
— Нет. — Подозрительно уставившись на тунику у меня в руках, он спросил: — Зачем ты мне ее даешь?
— Она — то же самое, что розовое пирожное, изюм и перо. Твой принц хочет, чтобы ты носил хорошую одежду. В ней тебе будет тепло. А очень скоро принц прикажет сшить для Олуха новую одежду.
Не убирая стен, я сделал осторожный шаг в его сторону и натянул тунику ему через голову. Она все равно оказалась слишком длинной и собралась складками у ног. Рукава скрывали кисти рук. Я помог Олуху их закатать, а из обрезков сделал пояс. Теперь он мог ходить, не наступая на край туники. Прижав к груди руки, он вдруг сказал:
— Мягкая.
— Ну уж наверняка мягче твой старой одежды. Потому что она чище.
Я вернулся к своему стулу и тяжело сел. Головная боль начала понемногу отступать. Возможно, Чейд был прав, когда рассуждал про эльфовскую кору. Зато все тело у меня саднило после падения на пол, да и синяки, полученные от отца Сваньи, давали себя знать. Я вздохнул.
— Олух, сколько раз ты к ним ходил?
Он стоял, высунув изо рта язык, и думал.
— В дни стирки.
— Я знаю. Ты ходишь туда в дни стирки. Но сколько раз? Сколько?
Он облизал верхнюю губу, с самым серьезным видом кивнул и заявил:
— Каждый раз, когда день стирки.
Я понял, что больше мне ничего от него не добиться.
— Ты ходишь к ним один?
Олух нахмурился.
— Нет. Я мог бы, но он меня не пускает.
— Из-за монет, которые они ему дают. И тебе.
Он нахмурился еще сильнее.
— Бьет Олуха. Отнимает денежки. Потом однорукий разозлился. Я сказал ему. Теперь он берет монеты, а мои денежки отдает мне. На конфеты.
— Кто?
Олух помолчал немного, а потом ответил:
— Я не должен про него говорить. — Я уловил эхо его ужаса, когда зазвучала музыка Олуха, пронизанная голосами коз и звоном упряжи. Он почесал в затылке, затем расправил волосы руками так, чтобы их видеть. — А ты подстрижешь мне волосы? Мама иногда их стригла после того, как я мылся.
— Хорошая мысль. Давай подстрижем твои волосы. Я с трудом поднялся на ноги. По-видимому, я сильно ударил колено, когда упал. Я был в отчаянии, но понимал, что мои попытки вытянуть из Олуха нужную информацию только загонят ее еще глубже под покров страха.
— Садись за стол, Олух, а я пока поищу ножницы. А ты можешь мне что-нибудь про них рассказать? Например, про однорукого? Где он живет?
Олух молча подошел к столу и сел. И тут же взял в руки пирожное, которое принялся разглядывать. Казалось, он забыл обо всем на свете. Я подошел к нему с ножницами в руках.
— Олух, о чем с тобой разговаривал однорукий? Не глядя на меня, Олух ответил пирожному:
— Я не должен о нем говорить. Ни с кем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Я достал одну, прикинул длину и безжалостно отрезал лишнее.
— Будешь это носить, пока мы не закажем для тебя новую одежду.
Олух едва заметно кивнул, в полудреме всматриваясь в огонь. Когда он расслабился, музыка его Скилла зазвучала мощнее. Я начал выстраивать стены, чтобы от нее защититься, но уже в следующее мгновение отбросил их и открылся ей навстречу.
Прихватив с собой нитки, иголку и тунику я уселся на другой стул и посмотрел на Олуха. Он почти заснул. Я вдел нитку в иголку и начал подшивать тунику.
— Значит, они называют меня «песьей вонючкой», верно? — мягко спросил я.
— Угу.
Музыка слегка изменилась, зазвучала резче. Я услышал звон кузнечного молота по наковальне. Стук двери. Где-то заблеяла овца, ей ответила другая. Я впустил мелодию Олуха в свое сознание и позволил ей подхватить и мои мысли, а сам наблюдал за тем, как бездумно ныряет иголка в ткань и тут же появляется на поверхности снова.
— Олух, ты помнишь, когда ты с ними встретился в первый раз? С теми, кто называет меня «песья вонючка»?
Пожалуйста, покажи мне, — добавил я.
Я отправил свою просьбу на крыльях Скилла, приправив ее тихими словами и ритмичными движениями иголки. Я слышал легкое шуршание нитки, проникающей в ткань, и потрескивание огня в камине и присоединил эти звуки к вопросу.
Олух некоторое время молчал, только музыка Скилла продолжала витать в воздухе между нами. Затем я услышал, как в мелодию проникло шуршание моей иглы и голос огня.
Он сказал: «Поставь ведро и пойдем со мной».
— Кто сказал? — спросил я чересчур резко. Музыка Олуха смолкла, и он ответил мне:
— Я не должен о нем никому рассказывать. Иначе он меня убьет. Убьет до смерти, большим ножом. Распорет живот, и мои кишки вывалятся прямо в грязь. — Я видел, как он мысленно представил себя на улице Баккипа с распоротым животом и валяющимися у его ног внутренностями. — Он зарежет меня, как свинью.
— Я этого не допущу, — пообещал я.
Олух упрямо потряс головой и начал задыхаться.
— Он сказал: «Никто меня не остановит. Я тебя прикончу». Если я расскажу о нем, он меня убьет. Если не буду следить за золотым человеком, стариком и тобой, он меня убьет. Если я не буду подглядывать в двери и слушать, а потом говорить ему, он меня убьет. И все мои кишки будут валяться в грязи.
Благодаря нашей связи через Скилл я понял, что Олух искренне этому верит и мне придется оставить все как есть.
— Хорошо, — ласково ответил я и, откинувшись на спинку стула, сосредоточился на своей работе. — Не думай о нем, — предложил я. — Вспомни других. Тех, с кем ты встречался.
Олух задумчиво кивнул своей огромной головой и уставился в огонь. Через некоторое время снова зазвучала его музыка. Я постарался настроить на ее ритм свое дыхание, а потом и движения рук. Затем очень осторожно подобрался своим сознанием к сознанию Олуха и едва заметно коснулся его.
Я боялся даже дышать, лишь протыкал ткань иголкой, за которой тянулся длинный хвост нити. Олух медленно вдыхал носом и не сводил глаз с огня. Я не стал задавать никаких вопросов, просто позволил его Скиллу проникнуть в меня. Ему совсем не понравилась та первая встреча, не нравилось бежать всю дорогу от замка в город, да еще его спутник вцепился ему в рукав и не выпускал, пока они не оказались на месте. Он был выше Олуха, и тому пришлось идти, неудобно согнувшись и слишком быстро. У него болели ноги, во рту пересохло от ужасно длинной прогулки, которая его совсем не радовала. Олух помнил, что человек, державший его за рукав, постоянно его встряхивал, чтобы он отвечал на вопросы, которые ему задавали.
Воспоминания Олуха оказались очень четкими и даже слишком подробными, со множеством деталей. Он помнил, что стер пятку, не менее отчетливо, чем слова человека, схватившего его. В его голосе слышалось блеяние коз и грохот телеги, проезжавшей по улице. Олуха постоянно трясли и пинали, чтобы он отвечал, и он не забыл своего страха и удивления, что с ним так обращаются.
Его ответы были не слишком внятными из-за того, что он почти ничего не знал, а к тому же у него имелась собственная система приоритетов. Он рассказал им о своей работе на кухне. Они спросили, кого из придворных он обслуживает, но Олух не слишком твердо знал имена. Сначала они были нетерпеливы и ругали его, а один принялся бранить того, кто привел Олуха, за то, что он попусту тратит их время. Потом Олух стал жаловаться, что ему приходится таскать наверх всякие тяжелые вещи для высокого старика с пятнистым лицом. «Чейд, лорд Чейд, советник королевы», — прошипел кто-то, и все сразу заинтересовались его рассказом.
Так они узнали, что Чейд требует, чтобы Олух складывал маленькие поленья по одну сторону камина, а большие — по другую, а еще, что Олуху приходится вытирать воду, которую он проливает на лестнице. И что он ни в коем случае не должен прикасаться к свиткам и просыпать на пол пепел. Не открывать маленькую дверь, если его может увидеть кто-нибудь. Их заинтересовало только последнее, но, когда их вопросы ничего не дали, Олух почувствовал, что они недовольны. Он испугался, но человек, который его привел, стал говорить, что это их первый разговор, и дурачка можно научить, на что ему следует обращать внимание. А потом еще кто-то велел ему наблюдать за красавчиком джамелийцем с желтыми волосами и смуглой кожей. У него белая лошадь.
И слуга, песья вонючка, у него кривой нос и шрам на лице».
Олух не знал ни лорда Голдена, ни меня. Но человек, который по-прежнему не выпускал его рукав, узнал нас по описанию и пообещал показать меня Олуху. Тогда они дали тому человеку золотые монеты, такие толстые, блестящие и звонкие. И вложили в ладонь Олуха три маленькие серебряные денежки. А потом предупредили Олуха и безликого слугу, державшего его, что они должны быть настороже и опасаться «вонючего пса-предателя. Он убьет тебя, если только узнает, что ты за ним следишь».
Я почувствовал, как маленькие черные глазки впились в мое лицо. Несмотря на то что я парил среди воспоминаний Олуха, мне никак не удавалось рассмотреть того, кто вывел его из замка, только эти пронзительные глаза.
«Песья вонючка, он отрубил человеку руку в тот раз, когда я его видел. Чик — и все! Как кусок колбасы, лежащей на столе. А с тобой будет еще хуже, если он обнаружит, что ты за ним подглядываешь. Поэтому будь осторожен, дурачок. Он не должен тебя видеть».
Эти слова, блеяние коз и грохот телег смешались в сознании Олуха с пронзительным зимним ветром, воющим снаружи. Где-то вдалеке грохотал кузнечный молот.
Когда они возвращались в замок, другой слуга предупредил Олуха, что он должен быть очень осторожен, чтобы его не поймал «тот страшный человек, песья вонючка, о котором его предупредили. Тебе следует за ним наблюдать, но оставаться незаметным. Ты меня слышишь, парень? Если ты нас предашь, не только ты умрешь, но я потеряю работу. Так что, будь осторожен. Он не должен тебя видеть. Ты слышишь меня? Слышишь?».
Олух ужасно его боялся и все время повторял, что слышит, а слуга потребовал у него монетки, которые ему подарили.
«Ты даже не знаешь, что с ними делают, дурачок. Отдай их мне».
«Они мои. Чтобы купить конфетку. И пирожное».
Но другой слуга ударил Олуха и забрал монетки.
Я переживал случившееся вместе с Олухом, находясь внутри его Скилла. Когда слуга сильно ударил его ладонью по лицу, волна Скилла чуть не поглотила меня. Я понял, что бессмысленно пытаться увидеть лицо того слуги. Олух старался не смотреть на него и плотно закрыл глаза, когда тот поднял кулак.
Посмотри на него, Олух. Пожалуйста. Дай мне его увидеть, — умолял я, но Олух страшно разволновался, а я испытал такую сильную ненависть к предателю, что наша связь через Скилл разорвалась. Олух вскрикнул и отшатнулся от удара, вернувшегося к нему в воспоминаниях, да так сильно, что свалился со стула и откатился к самому камину. Я вскочил на ноги, голова у меня отчаянно кружилась от неожиданно прерванного контакта. Когда я схватил завернутое в одеяло тело, чтобы оттащить подальше от огня, он, по-видимому, решил, что я на него напал, потому что начал отбиваться.
Нет, песья вонючка, нет! Ты меня не видишь, не делай мне больно, не видишь меня, не видишь!
Я рухнул на пол как подкошенный. Поскольку я был для него открыт, несколько мгновений я ничего не видел, и могу поклясться, что почувствовал запах грязной собаки.
Через некоторое время зрение ко мне вернулось, но я потратил почти все свои силы на то, чтобы восстановить защитные стены. Еще через пару минут, опираясь о пол руками, я встал на колени и потрогал голову, уверенный, что обнаружу там кровь, такой ужасной была боль. Затем я с трудом сел и огляделся по сторонам. Олух сражался со своими мокрыми штанами, стонал от страха и негодования, пытаясь их надеть. Я сделал глубокий вдох и прохрипел:
— Олух, все в порядке. Никто не собирается делать тебе больно.
Он не обращал на меня внимания, полностью сосредоточившись на штанах. Я подполз к стулу и взял тунику, которую подшивал.
— Подожди, Олух. Я уже закончил. Она сухая и теплая.
Я осторожно опустился на стул. Наконец-то я все понял. Теперь я знал, почему я песья вонючка, человек, которого нужно ненавидеть и бояться, знал, почему он не хотел, чтобы я его видел. Даже история о том, что кто-то его бьет и отнимает деньги, прояснилась. Олух никогда не пытался скрывать от нас свои тайны. Просто мы были настолько глупы, что ничего не замечали. Я едва видел иголку, но все равно сделал еще несколько последних стежков, завязал узел, откусил нитку и протянул ему тунику.
— Надень. Пока не высохла твоя одежда.
Он бросил на пол мокрые штаны и подошел ко мне.
— Ты на меня рассердился. Ты меня ударишь. Или отрубишь мне руку.
— Нет, Олух. Ты сделал мне больно, но ты испугался. Я на тебя не сержусь и не собираюсь отрубать твою руку. Я не хочу тебя бить.
— Человек с одной рукой сказал…
— Человек с одной рукой врет. И его друзья тоже. Подумай об этом. Я пахну собачьей мочой?
Олух помолчал немного, а потом неохотно ответил:
— Нет.
— Я тебя хоть раз ударил? Отрубил тебе руку? Вот, возьми тунику. Мне кажется, ты замерз.
Олух осторожно приблизился ко мне.
— Нет. — Подозрительно уставившись на тунику у меня в руках, он спросил: — Зачем ты мне ее даешь?
— Она — то же самое, что розовое пирожное, изюм и перо. Твой принц хочет, чтобы ты носил хорошую одежду. В ней тебе будет тепло. А очень скоро принц прикажет сшить для Олуха новую одежду.
Не убирая стен, я сделал осторожный шаг в его сторону и натянул тунику ему через голову. Она все равно оказалась слишком длинной и собралась складками у ног. Рукава скрывали кисти рук. Я помог Олуху их закатать, а из обрезков сделал пояс. Теперь он мог ходить, не наступая на край туники. Прижав к груди руки, он вдруг сказал:
— Мягкая.
— Ну уж наверняка мягче твой старой одежды. Потому что она чище.
Я вернулся к своему стулу и тяжело сел. Головная боль начала понемногу отступать. Возможно, Чейд был прав, когда рассуждал про эльфовскую кору. Зато все тело у меня саднило после падения на пол, да и синяки, полученные от отца Сваньи, давали себя знать. Я вздохнул.
— Олух, сколько раз ты к ним ходил?
Он стоял, высунув изо рта язык, и думал.
— В дни стирки.
— Я знаю. Ты ходишь туда в дни стирки. Но сколько раз? Сколько?
Он облизал верхнюю губу, с самым серьезным видом кивнул и заявил:
— Каждый раз, когда день стирки.
Я понял, что больше мне ничего от него не добиться.
— Ты ходишь к ним один?
Олух нахмурился.
— Нет. Я мог бы, но он меня не пускает.
— Из-за монет, которые они ему дают. И тебе.
Он нахмурился еще сильнее.
— Бьет Олуха. Отнимает денежки. Потом однорукий разозлился. Я сказал ему. Теперь он берет монеты, а мои денежки отдает мне. На конфеты.
— Кто?
Олух помолчал немного, а потом ответил:
— Я не должен про него говорить. — Я уловил эхо его ужаса, когда зазвучала музыка Олуха, пронизанная голосами коз и звоном упряжи. Он почесал в затылке, затем расправил волосы руками так, чтобы их видеть. — А ты подстрижешь мне волосы? Мама иногда их стригла после того, как я мылся.
— Хорошая мысль. Давай подстрижем твои волосы. Я с трудом поднялся на ноги. По-видимому, я сильно ударил колено, когда упал. Я был в отчаянии, но понимал, что мои попытки вытянуть из Олуха нужную информацию только загонят ее еще глубже под покров страха.
— Садись за стол, Олух, а я пока поищу ножницы. А ты можешь мне что-нибудь про них рассказать? Например, про однорукого? Где он живет?
Олух молча подошел к столу и сел. И тут же взял в руки пирожное, которое принялся разглядывать. Казалось, он забыл обо всем на свете. Я подошел к нему с ножницами в руках.
— Олух, о чем с тобой разговаривал однорукий? Не глядя на меня, Олух ответил пирожному:
— Я не должен о нем говорить. Ни с кем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106