– Он думает, что мы дьяволы, – сказал Йорек Лайре. – Что мне сказать?
– Скажи ему, что мы не дьяволы, но у нас имеются таковые в друзьях. И мы ищем... Просто ребенка. Странного ребёнка. Скажи ему это.
Как только медведь произнёс это, человек показал направо, указывая на место, расположенное дальше, и заговорил быстро.
Йорек Барнисон сказал, «Он спрашивает, не пришли ли мы, чтобы забрать этого ребёнка. Они его боятся. Они пытались его отогнать, но он постоянно возвращается».
– Скажи ему, что мы заберём его с собой, но они поступили плохо, так обращаясь с ним. Где он?
Человек объяснил, в страхе жестикулируя. Лайра боялась, что он по ошибке выстрелит, но как только он договорил, то кинулся в дом и захлопнул дверь.
Лайра видела лица у каждого окна.
– Где ребёнок? – спросила она.
– На рыбном складе, – сказал медведь и повернулся по направлению к пирсу.
Лайра последовала за ним. Она жутко нервничала. Медведь направлялся к узкому деревянному сарайчику, поднимая голову, чтобы понюхать то тут, то там, а когда они подошли к двери, он сказал: «Там внутри».
Сердце Лайры забилось так, что она едва могла дышать. Она подняла руку, чтобы постучать, и, осознав, что это глупо, набрала побольше воздуха, чтобы позвать, но поняла, что не знает, что сказать. О, как уже было темно! Ей нужно было взять светильник...
Выбора не было, и всё равно, она не хотела, чтобы медведь видел её страх. Он говорил об обуздании собственного страха: именно это ей и нужно было сделать. Она подняла обрывок оленьей кожи, удерживающей щеколду, и сильно дёрнула примёрзшую дверь. Та с треском распахнулась. Ей пришлось раскидать сугроб снега у подножия двери, чтобы открыть её; от Пантелеймона не было никакой пользы – он бегал туда-сюда горностаем, белая тень на белой земле, издавая тихие испуганные звуки.
– Пан, ради Бога! – сказала она. – Стань летучей мышью. Лети и посмотри...
Но он не захотел, не захотел он и говорить. Она никогда его таким не видела.
Кроме единственного случая, когда она и Роджер в склепе в Джордане переместили монеты с изображениями демонов из одних черепов в другие. Он был напуган даже больше неё. Что до Йорека Барнисона, он лежал на снегу неподалёку и молча смотрел.
– Выходи! – сказала Лайра так громко, насколько хватило смелости. – Выходи!
В ответ не донеслось ни звука. Она открыла дверь чуточку шире, и Пантелеймон вспрыгнул ей на руки, отталкивая и отталкивая её в своей кошачьей форме и сказал: «Уходи! Не оставайся здесь! О, Лайра, уходи сейчас же! Вернись!»
Пытаясь его удержать, она увидела, что Йорек Барнисон поднялся на лапы и повернулся по направлению к фигуре, спешащей по тропинке из деревни, со светильником в руках. Когда человек приблизился, он поднял светильник к лицу: старик с широким и таким морщинистым лицом, что глаза терялись в этих морщинках.
Его демон был арктической лисой.
Он заговорил, и Йорек передал:
– Он говорит, что это не единственный подобный ребёнок. Он видел и других в лесу. Иногда они быстро умирают, иногда – не умирают. Он думает, этот выносливый. Но для него было бы лучше, если бы он умер.
– Спроси его, не могла бы я одолжить его светильник?
Медведь заговорил, старик быстро закивал и тут же подал ей светильник. Лайра поняла, что он пришел сюда, чтобы принести ей светильник, и поблагодарила его.
Он опять закивал, и отступил назад, подальше от неё, хижины и медведя.
Лайра неожиданно подумала: что если этот ребёнок – Роджер? И она взмолилась изо всех сил, чтобы это был не он. Пантелеймон, цеплявшийся за неё, снова стал горностаем, его маленькие когти глубоко вонзились в куртку.
Она высоко подняла светильник и ступила внутрь, и тогда она увидела, что делает Коллегия Жертвенников, и какого рода жертву должны были принести дети.
Мальчик съёжился возле деревянных жердей, на которых висели ряды потрошеной рыбы, твердой как камень. К себе он прижимал кусок рыбы точно так же, как Лайра прижимала к себе Пантелеймона – крепко, левой рукой к сердцу. Но это всё, что у него было – это кусок вяленой рыбы, потому что демона у него не было совершенно. Глакожеры отрезали его. Это было разделение, а перед ней была половина мальчика.
ТРИНАДЦАТЬ. Фехтование
Её первым порывом было развернуться и убежать, её тошнило. Человеческое существо без демона – всё равно, что человек без лица, либо же с развороченной грудью и вырванным сердцем: нечто неестественное и ужасное, принадлежащее скорее миру призраков, нежели разумному миру живых.
Лайра вцепилась в Пантелеймона, у неё всё поплыло перед глазами, и ком подошел к горлу, и холодный как ночь отвратительный пот окропил её тело чем-то ещё более леденящим.
– Крысятина, – произнёс мальчик. – У вас моя Крысятина?
У Лайры не было сомнений, что он имеет в виду.
– Нет, – произнесла она ломким и испуганным голосом. Затем, – Как тебя зовут?
– Тони Макария, – ответил он. – Где Крысятина?
– Я не знаю... – начала она и с усилием сглотнула, чтобы совладать с тошнотой.
– Глакожеры... – Но она не смогла закончить. Ей нужно было выйти из сарая и посидеть на снегу в одиночестве, разве что она, разумеется, не была одна, она никогда не была одна, потому что с ней всегда был Пантелеймон. О, быть отрезанным от него, как этот маленький мальчик был разлучён со своей Крысятиной!
Самое худшее на свете! Она поняла, что всхлипывает, и Пантелеймон тоже поскуливал, и они оба чувствовали страстное сострадание и жалость к этому мальчику-половинке.
Потом она снова поднялась на ноги.
– Пойдём, – позвала она дрожащим голосом. – Тони, выходи. Мы отвезем тебя в безопасное место.
В рыбном домике послышалось шевеление, и он появился в дверном проеме, всё ещё прижимая свою вяленую рыбу. На нём были достаточно тёплые вещи: толстая стёганная угольно-чёрная куртка и ботинки на меху; но у всей одежды был поношенный вид, и она плохо сидела. В немного белее ярком свете, который исходил от едва заметных следов Авроры и заснеженной земли, он выглядел даже ёще более потерянным и жалким, чем на первый взгляд, съёжившийся у жердей с рыбой в свете светильника.
Селянин, который принёс светильник, отошел на несколько ярдов, и позвал их.
Йорек Барнисон перевёл: «Он говорит, что ты должна заплатить за рыбу».
Лайре хотелось приказать медведю убить его, но она сказала: «Мы забираем от них этого ребёнка. Они могут себе позволить потратить одну рыбину, чтобы заплатить за это».
Медведь заговорил. Мужчина забормотал, но не спорил. Лайра поставила его светильник на снег, и взяла за руку мальчика-половинку, чтобы отвести его к медведю. Он беспомощно пошёл, не выказывая ни удивления, ни страха от вида большого белого медведя так близко. А когда Лайра помогла ему сесть на спину Йорека, он заговорил:
– Я не знаю, где моя Крысятина.
– И мы тоже не знаем, Тони, – сказала она. – Но мы... мы накажем Глакожеров. Мы сделаем это, я обещаю. Йорек, ничего, если я тоже сяду?
– Моя броня весит намного больше, чем дети, – ответил он.
Она взобралась позади Тони и заставила его прижаться к длинному жёсткому меху, а Пантелеймон сидел в капюшоне, тёплый, близкий, скорбящий. Лайра знала, что Пантелеймон хотел бы дотронуться и прижать к себе этого маленького мальчика-половинку, лизнуть его, поласкать его и согреть его как бы это сделал его собственный демон; но, конечно, великий запрет не давал ему этого сделать.
Они поднялись вверх по деревне, а потом к хребту, на лицах же селян был страх и какое-то боязливое облегчение при виде того, что девочка и большой белый медведь забирают это жестоко искалеченное существо.
В душе Лайры отвращение сражалось с сочувствием, и сочувствие победило. Она обняла маленькую худую фигурку. В пути назад к экспедиции было холоднее, и суровее, и темнее, но, несмотря на всё это, показалось, что время пролетело быстрее. Йорек Барнисонбыл неутомим, привычка же Лайры к верховой езде автоматизировалась, так что она не боялась упасть. Холодное тельце в её объятиях было таким лёгким, что, с одной стороны, с ним было легко управиться, но он был вялым; он неподвижно сидел во время движения, так что, с другой стороны, с ним не было так уж легко.
Время от времени мальчик-половинка говорил.
– Что это ты сказал? – спросила Лайра.
– Я говорю, она узнает, где я?
– Да, она узнает, она найдёт тебя и мы найдём её. Держись крепче, Тони. Это недалеко отсюда.
Медведь бежал все дальше. Лайра даже не понимала, как устала, пока они не догнали бродяжников. Сани остановились, чтобы дать собакам передохнуть, и неожиданно все появились, Фардер Корам, Лорд Фаа, Ли Скорсби, все сгрудились помочь, и затем отшатнулись и замолчали, увидев кого-то ещё с Лайрой. Она так застыла, что даже не могла разнять объятья, и самому Джону Фаа пришлось бережно раскрыть её руки и осторожно снять её.
– Боже милосердный, что это? – сказал он. – Лайра, дитя, что ты нашла?
– Его зовут Тони, – пробормотола она замёрзшими губами. – И они отрезали его демона. Вот что делают Глакожеры.
Люди отшатнулись в страхе, но к вялому удивлению Лайры заговорил медведь, ругая их.
– Стыдитесь! Только подумайте, что сделал этот ребёнок! Может у вас смелости и не больше, но вам должно быть стыдно выказывать меньше.
– Ты прав, Йорек Барнисон, – произнёс Джон Фаа и повернулся, приказывая. – Разведите огонь и подогрейте суп для ребёнка. Для обоих детей. Фардер Корам, ваша палатка натянута?
– Да, Джон. Приводи её, и мы её согреем...
– И мальчика, – сказал кто-то ещё. – Он может кушать и греться, даже если...
Лайра пыталась рассказать Джону Фаа о колдуньях, но все были так заняты, и она так устала. После нескольких неловких минут, заполненных светом светильников, дымом костра, фигурами, снующими туда сюда, она почувствовала нежный укус горностаевых зубов Пантелеймона, и проснулась, чтобы обнаружить медвежью морду в нескольких дюймах от собственно лица.
– Кодуньи, – прошептал Пантелеймон. – Я позвал Йорека.
– О да, – пробормотала она. – Йорек, спасибо, что ты отвёз меня туда и обратно. Возможно, я забуду сказать Лорду Фаа о колдуньях, сделай лучше ты это за меня. Она услышала, как медведь согласился, и тогда она уже крепко уснула.
Кагда она проснулась, было уже так светло, как вообще возможно. Небо было бледным на юго-востоке, а воздух был полон серого тумана, сквозь который бродяжники двигались как тяжелые приведения, загружая сани и впрягая собак в упряжки.
Она всё это видела из под крыши саней Фардера Корама, внутри которых она лежала на куче мехов. Пантелеймон проснулся раньше неё, и пытался принять форму арктической лисы, прежде чем превратиться в любимого горностая.
Йорек Барнисон спал рядом на снегу, его голова покоилась на лапах; а Фардер Корам не спал и был занят, и как только он заметил появление Пантелеймона, он захромал разбудить Лайру.
Она увидела. Как он идёт, и села, чтобы поговорить.
– Фардер Корам, я знаю, что это было, что я не могла понять! Алетиометр всё время говорил «птица» и «нет», а это было бессмысленно, потому что означало отсутствие демона, и я не понимала, как это возможно... Что это?
– Лайра, боюсь тебе это говорить, после всего, что ты сделала, но тот мальчик умер час назад. Он не мог устроиться, он не мог оставаться на одном месте; и он так крепко держал этот иссохший кусок рыбы, как будто... О, я не могу говорить об этом; но в конце концов он закрыл глаза и затих, он впервые выглядел успокоенным, потому что походил на любого другого мертвеца, демон которого пропал по закону природы. Они пытались выкопать ему могилу, но земля как камень. Поэтому Джон Фаа приказал зажечь костёр, и они собираются его кремировать, чтобы он не достался пожирателям падали.
– Дитя, ты совершила мужественный поступок, и хороший поступок к тому же, и я горжусь тобой. Теперь мы знаем, на какие ужасные злодеяния способны эти люди, и мы представляем себе наш долг чётче чем когда-либо. Тебе же нужно выспаться и наесться, потому что прошлой ночью ты заснула чересчур быстро, чтобы подкрепиться, и при такой температуре нужно есть, чтобы не ослабеть...
Он носился вокруг неё, подтыкая шкуры, подтягивая верёвку, идущую вокруг саней,
перебирая постромки, чтобы их распутать.
– Фардер Корам, где сейчас мальчик? Они его уже сожгли?
– Нет, Лайра, он лежит там сзади.
– Я хочу посмотреть на него.
Он не мог ей в этом отказать – она видела кое-что похуже, чем просто мёртвое тело, и это могло успокоить её. Она устало побрела вдоль саней туда, где мужчины собирали хворост в кучу. Пантелеймон в виде белого зайца мягко трусил рядом.
Тело мальчика, накрытое стеганым одеялом, лежало около тропы. Она наклонилась и приподняла одеяло. Один из мужчин хотел остановить её, но другие кивками остановили его.
Пантелеймон подполз поближе, в то время как Лайра вглядывалась в несчастное измождённое лицо. Она сняла митенки и коснулась его глаз. Они были холодны как лёд, а Фардер Корам был прав; бедный маленький Тони Макария ничем ни отличался от прочих людей, чьи демоны умерли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51