Часть денег откладывалась для дальнейших инвестиций, – недавно Консилиум одобрил покупку административного здания в Манчестере – а остаток расходился на скромное жалование Мудрецам, зарплату слугам (и Парслоу, и еще дюжине таких же семей ремесленников и торговцев, которые служили в колледже), на то, чтобы содержать винный погреб щедро заполненным, покупать ямтарографы и книги для необъятной библиотеки, которая уже заняла одну сторону Четырехугольника Мэлроуз и все разрасталась, подобно кроличьей норе, на несколько этажей под землей, и, не в последнюю очередь, на покупку новейшего философского оборудования для оснащения часовни.
Очень важно было поддерживать часовню наравне с последними достижениями, потому что, как у центра экспериментальной теологии, у колледжа Джордан не было достойных конкурентов ни в Европе, ни в Новой Франции. По крайней мере, об этом Лайра знала хорошо. Она гордилась высоким положением колледжа и любила похвастаться им перед мальчишками и ребятней, с которыми играла у канала или на глинистых пустырях, а на посещающих колледж Мудрецов и уважаемых профессоров взирала с жалостливым пренебрежением, потому что они были не из Джордана и не знали, должно быть, даже таких элементарных вещей, которые в Джордане знает даже самый забитый помощник Мудреца.
Что же касается этой самой экспериментальной теологии, Лайра знала о ней не больше, чем ее мальчишки-друзья. У нее сложилось представление, что это занятие связано с магией, с движением звезд и планет, с мельчайшими частичками веществ, но, вообще-то, это были лишь догадки. Может быть, у звезд, как и у людей, есть демоны, а экспериментальная теология изучает общение с ними? Лайра представляла себе Капеллана, надменно разговаривающего со звездным демоном, или слушающего его замечания, рассудительно или разочарованно кивая головой. Но о чем они могли говорить, она не могла даже представить.
Однако она не особенно задавалась этим вопросом. Во многих отношениях Лайра была сущим варваром. Что она больше всего любила, так это забираться на колледжские крыши с закадычным другом, поваренком по имени Роджер, и плеваться сливовыми косточками на головы проходящих Мудрецов, или ухать как сова у окон, за которыми проходили занятия, или же носиться по узким улочкам, красть яблоки с рынка, или играть в войнушки. Точно так же, как она ничего не знала о внутренней политике и таинственных делах, происходящих в стенах колледжа, так и Мудрецы, в свою очередь, даже не подозревали о постоянно меняющихся военных союзах, враждующих с ними сторонах, их ссорах и перемириях, которые представляла собой жизнь детей в Оксфорде. Играющие вместе дети: ах, какое загляденье! Что может быть невинней и очаровательней?
Разумеется, на самом деле Лайра и ее товарищи был поглощены непримиримыми сражениями. Велись сразу несколько войн. Ребята из одного колледжа (юная прислуга, дети слуг и Лайра) шли войной на ребят из другого. Однажды дети из колледжа Гэйбрила захватили Лайру в плен, и Роджер с друзьями: Хью Ловатом и Саймоном Парслоу совершили налет, чтобы выручить ее, пробравшись по пути в сад Регента и насобирав по пригоршне твердых как камень слив, чтобы кидаться ими в похитителей. В Оксфорде было двадцать четыре колледжа, которые постоянно объединялись друг с другом, или друг друга предавали. Но вражда между колледжами была забыта, как только на колледжских ребят стали нападать городские: и тогда все дети из колледжей собрались в одну шайку и пошли на битву с городскими. История этой глубокой вражды, приносящей огромное удовлетворение, насчитывала сотни лет.
Но даже она была забыта, когда появилась новая угроза. Это был постоянный враг: дети рабочих с кирпичного завода, которые жили у глиняных пустырей и были презираемы как колледжскими, так и городскими. В прошлом году Лайра и несколько городских ребят объявили временное перемирие и совершили вылазку на глиняный пустырь, забросав детей каменщиков кусками сырой глины и разрушив мягкий замок, который те соорудили, а затем несколько раз вываляв их в вязкой массе, которая была источником их пропитания, пока обе стороны – и побежденные, и победители – не стали похожими на толпу дико визжащих големов.
Другие враги появлялись сезонно. Семьи бродяжников, жившие в баржах на канале, приезжали на время весенней и осенней ярмарок, и, как никто другой, подходили для войнушек. В частности, была семья из городка, называемого Джерико, которая постоянно возвращалась на швартовку в эту часть города, и с которой Лайра враждовала с тех пор, как смогла бросить свой первый камень. Когда в прошлый раз они были в Оксфорде, она с Роджером и несколькими ребятами из колледжей Джордан и Святого Михаила устроила им засаду и забрасывала грязью их маленькую лодку, пока вся семья не вышла их прогонять. И в этот момент на лодку нагрянула резервная бригада под предводительством Лайры и отвязала ее от берега, пустив плыть вниз по течению канала, натыкаясь на все остальные суда, пока группа захвата Лайры искала пробку. Лайра твердо верила, что эта пробка должна где-то быть. Если бы они ее нашли и вытащили, как убеждала всех Лайра, лодка бы сразу затонула; но пробка не нашлась, и когда бродяжники поймали кораблик, они вынуждены были покинуть захваченное судно и, шумно радуясь, ускользнуть узкими улочками Джерико.
Это был мир Лайры и ее развлечения. В большинстве случаев она оказывалась жадным маленьким дикарем. Но у нее всегда было смутное ощущение, что это не весь ее мир; и та ее часть, которая это чувствовала, жила в согласии с той атмосферой величия и соблюдения всех ритуалов, которая царила в колледже Джордан; и еще где-то в ее жизни была какая-то связь с политикой большого мира, которую олицетворял собой лорд Азраэль. И она использовала это знание по-своему, напуская на себя манерность и важничая перед остальными ребятами. С ней никогда не случалось странных вещей, которые заставили бы ее попытаться выяснить больше.
Так она проводила свое детство – как полудикий котенок. Единственное разнообразие в ее жизнь вносили редкие визиты лорда Азраэля. Таким богатым и сильным дядей можно было похвастаться, но неизменной ценой этого хвастовства было то, что ее непременно излавливал самый поворотливый из Мудрецов и отправлял к Экономке, чтобы умыть и одеть в чистое платье, затем ее препровождали (с кучей угроз) в Главную Гостиную на чаепитие с лордом Азраэлем и несколькими старшими Мудрецами. В такие минуты она боялась попадаться на глаза Роджеру Как-то раз он увидел ее и начал дико хохотать над ее рюшечками и оборочками. Она ответила потоком пронзительной отборной ругани, шокировав несчастного Мудреца, которому выпало ее сопровождать, а в Главной Гостиной она демонстративно лежала в кресле, пока Мастер резким тоном не велел ей сесть, и тогда она сердито таращилась на них, пока Капеллан не рассмеялся.
Кроме этого нелепого случая, официальные визиты всегда были одинаковы. После чаепития Мастер и остальные приглашенные Мудрецы оставляли Лайру наедине с дядей, а он велел ей встать перед ним и рассказывать, что она успела выучить со времени его последнего визита. И она начинала мямлить, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из геометрии, арабского языка и истории ямтарологии, а он сидел, откинувшись в кресле, положив лодыжку одной ноги на колено другой, с непроницаемым взглядом, пока ее слова не затихали.
В прошлом году, перед своей экспедицией на Север, он удосужился спросить:
– А как же ты проводишь свое оставшееся после прилежной учебы время?
Она пробормотала:
– Я просто играю. Ну, в колледже. Просто… играю, правда.
А он ответил:
– Дай-ка мне взглянуть на твои руки, детка.
Она протянула руки на проверку, он взял их и перевернул, чтобы посмотреть на ногти. Рядом с ним на ковре неподвижно, как сфинкс, лежала его демон, изредка взмахивая хвостом и, не мигая, пристально смотрела на Лайру.
– Грязные, – сказал лорд Азраэль, отодвигая ее руки. – Разве тебя здесь не заставляют мыться?
– Заставляют, – ответила она. – Но ведь у Капеллана тоже грязные ногти! Даже грязней чем у меня.
– Он ученый. А у тебя какое оправдание?
– Я могла испачкать их уже после того, как вымыла.
– И где же ты играешь, что так их пачкаешь?
Она глянула на него с подозрением. Она знала, что лазить на крышу нельзя, хотя ей никто этого никогда и не говорил..
В одной из старых комнат, – наконец ответила она.
– А еще где?
– Иногда на глиняных пустырях.
– И…?
– В Джерико и в Порт Мидоу
– И больше нигде?
– Нигде.
– Лгунья! Я еще вчера видел тебя на крыше.
Она прикусила губу и замолчала. Он насмешливо за ней наблюдал.
– Значит, ты играешь на крыше, – продолжал лорд. – А в библиотеку ты когда-нибудь ходила?
– Нет. Зато на библиотечной крыше я нашла грача, – ответила она.
– Правда? И ты его поймала?
– У него была ранена лапка. Я собиралась убить его и зажарить, но Роджер сказал, что грачу нужна помощь. Мы дали ему крошек и немного вина, ему стало лучше, и он улетел.
– Кто такой Роджер?
– Мой друг. Поваренок.
– Ясно. И ты уже исходила всю крышу…
– Еще не всю. На здание Шелдона забраться нельзя, потому что, чтобы добраться туда, придется прыгать с Башни Пилигримов на большое расстояние. На этой крыше есть застекленный участок, который открывается наружу, но я недостаточно высокая, чтобы достать до него.
– Так ты была уже на всех крышах, кроме здания Шелдона. А что насчет подземелий?
– Подземелий?
– Под землей колледжа столько же, сколько и над землей. Странно, что ты до сих пор этого не обнаружила. Что ж, через минуту я ухожу. Ты выглядишь здоровой девочкой. Держи!
Он запустил руку в карман и вынул пригоршню монет, из которых дал ей пять золотых долларов.
– Тебя не научили говорить “спасибо”? – спросил он.
– Спасибо, – пробормотала она.
– Ты слушаешься Мастера?
– О, да!
– А Мудрецов ты уважаешь?
– Да.
Демон лорда Азраэля мягко рассмеялась. Это был первый звук, который она издала, и Лайра покраснела.
– Ладно, иди, играй, – сказал лорд Азраэль.
Лайра развернулась и с облегчением устремилась к двери, запоздало оглянувшись и выпалив: “До свидания!”.
Такой была жизнь Лайры до того дня, когда она приняла решение спрятаться в Комнате Уединения и впервые услыхала про Пыль.
И, разумеется, Библиотекарь ошибался, говоря Мастеру, что ее это не заинтересует. Сейчас она с увлечением выслушала бы любого, кто бы мог рассказать ей что-нибудь об этой Пыли. В ближайшие месяцы ей предстояло узнать об этом гораздо больше, а, в конечном счете, о Пыли она узнает больше кого бы то ни было во всем мире; но в данный момент ее окружала насыщенная жизнь колледжа Джордан.
В любом случае, было еще кое-что, о чем стоило поразмыслить. В последние несколько недель по улицам поползли слухи – кто-то над ними посмеивался, кто-то умолкал, как некоторые люди боятся привидений, а другие – нет. По причинам, которые никто не мог объяснить, начали пропадать дети…
* * *
Происходит все примерно так.
Проследуем на восток вдоль широкой магистрали реки Изис, где толпятся неповоротливые груженые камнями баржи, везущие асфальт судна и танкеры с зерном, вниз по течению мимо Хенли и Мейденхеда в Теддингтона, чьих берегов достигают приливы Германского Океана, и даже еще дальше: к Мортлейку, мимо обиталища великого колдуна – доктора Ди; мимо Фалькесхолла, прекрасные сады которого днем сверкают фонтанами и вывесками, а ночью – фонарями и фейерверками; мимо Уайт Холла, где каждую неделю король собирает правительственные совещания; мимо Стрелковой Башни, непрестанно роняющей дробинки расплавленного свинца в чаны с темной водой; и еще дальше, туда, где река, становясь широкой и мутной, делает широкий поворот на юг.
А вот и Лаймхауз, и здесь живет малыш, которому суждено исчезнуть.
Его имя Тони Макария. Мать полагает, что ему девять, но память у нее скудна и затуманена выпивкой; и ему, может быть, лет восемь, или все десять. А фамилия у него – Грек, но, также как и в случае с его возрастом, это не более, чем предположение его матери, потому что он больше смахивает на китайца, а еще от матери он унаследовал кровь ирландцев, скраелингов и ласкаров. Парень он неброский, но в нем все же есть какая-то застенчивая нежность, иногда заставляющая его крепко и грубовато обнять маму и запечатлеть на ее щеке горячий поцелуй. Несчастная женщина обычно слишком пьяна, чтобы делать такое по собственной инициативе; но подчас она отвечает довольно тепло – когда в состоянии понять, что происходит.
В данный момент Тони ошивается на Пирожковой Улице. Он голоден. Сейчас ранний вечер, а дома его не накормят. У него в кармане лежит шиллинг, который дал один солдат за доставку письма любимой девушке, но Тони не собирается тратить его на еду, когда и без этого можно многое достать бесплатно.
Поэтому он шныряет по рынку между лавками старьевщиков, ларьками с лотерейными билетами, торговками фруктами и жареной рыбой со своим демоном на плече – воробьихой, озирающейся по сторонам;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Очень важно было поддерживать часовню наравне с последними достижениями, потому что, как у центра экспериментальной теологии, у колледжа Джордан не было достойных конкурентов ни в Европе, ни в Новой Франции. По крайней мере, об этом Лайра знала хорошо. Она гордилась высоким положением колледжа и любила похвастаться им перед мальчишками и ребятней, с которыми играла у канала или на глинистых пустырях, а на посещающих колледж Мудрецов и уважаемых профессоров взирала с жалостливым пренебрежением, потому что они были не из Джордана и не знали, должно быть, даже таких элементарных вещей, которые в Джордане знает даже самый забитый помощник Мудреца.
Что же касается этой самой экспериментальной теологии, Лайра знала о ней не больше, чем ее мальчишки-друзья. У нее сложилось представление, что это занятие связано с магией, с движением звезд и планет, с мельчайшими частичками веществ, но, вообще-то, это были лишь догадки. Может быть, у звезд, как и у людей, есть демоны, а экспериментальная теология изучает общение с ними? Лайра представляла себе Капеллана, надменно разговаривающего со звездным демоном, или слушающего его замечания, рассудительно или разочарованно кивая головой. Но о чем они могли говорить, она не могла даже представить.
Однако она не особенно задавалась этим вопросом. Во многих отношениях Лайра была сущим варваром. Что она больше всего любила, так это забираться на колледжские крыши с закадычным другом, поваренком по имени Роджер, и плеваться сливовыми косточками на головы проходящих Мудрецов, или ухать как сова у окон, за которыми проходили занятия, или же носиться по узким улочкам, красть яблоки с рынка, или играть в войнушки. Точно так же, как она ничего не знала о внутренней политике и таинственных делах, происходящих в стенах колледжа, так и Мудрецы, в свою очередь, даже не подозревали о постоянно меняющихся военных союзах, враждующих с ними сторонах, их ссорах и перемириях, которые представляла собой жизнь детей в Оксфорде. Играющие вместе дети: ах, какое загляденье! Что может быть невинней и очаровательней?
Разумеется, на самом деле Лайра и ее товарищи был поглощены непримиримыми сражениями. Велись сразу несколько войн. Ребята из одного колледжа (юная прислуга, дети слуг и Лайра) шли войной на ребят из другого. Однажды дети из колледжа Гэйбрила захватили Лайру в плен, и Роджер с друзьями: Хью Ловатом и Саймоном Парслоу совершили налет, чтобы выручить ее, пробравшись по пути в сад Регента и насобирав по пригоршне твердых как камень слив, чтобы кидаться ими в похитителей. В Оксфорде было двадцать четыре колледжа, которые постоянно объединялись друг с другом, или друг друга предавали. Но вражда между колледжами была забыта, как только на колледжских ребят стали нападать городские: и тогда все дети из колледжей собрались в одну шайку и пошли на битву с городскими. История этой глубокой вражды, приносящей огромное удовлетворение, насчитывала сотни лет.
Но даже она была забыта, когда появилась новая угроза. Это был постоянный враг: дети рабочих с кирпичного завода, которые жили у глиняных пустырей и были презираемы как колледжскими, так и городскими. В прошлом году Лайра и несколько городских ребят объявили временное перемирие и совершили вылазку на глиняный пустырь, забросав детей каменщиков кусками сырой глины и разрушив мягкий замок, который те соорудили, а затем несколько раз вываляв их в вязкой массе, которая была источником их пропитания, пока обе стороны – и побежденные, и победители – не стали похожими на толпу дико визжащих големов.
Другие враги появлялись сезонно. Семьи бродяжников, жившие в баржах на канале, приезжали на время весенней и осенней ярмарок, и, как никто другой, подходили для войнушек. В частности, была семья из городка, называемого Джерико, которая постоянно возвращалась на швартовку в эту часть города, и с которой Лайра враждовала с тех пор, как смогла бросить свой первый камень. Когда в прошлый раз они были в Оксфорде, она с Роджером и несколькими ребятами из колледжей Джордан и Святого Михаила устроила им засаду и забрасывала грязью их маленькую лодку, пока вся семья не вышла их прогонять. И в этот момент на лодку нагрянула резервная бригада под предводительством Лайры и отвязала ее от берега, пустив плыть вниз по течению канала, натыкаясь на все остальные суда, пока группа захвата Лайры искала пробку. Лайра твердо верила, что эта пробка должна где-то быть. Если бы они ее нашли и вытащили, как убеждала всех Лайра, лодка бы сразу затонула; но пробка не нашлась, и когда бродяжники поймали кораблик, они вынуждены были покинуть захваченное судно и, шумно радуясь, ускользнуть узкими улочками Джерико.
Это был мир Лайры и ее развлечения. В большинстве случаев она оказывалась жадным маленьким дикарем. Но у нее всегда было смутное ощущение, что это не весь ее мир; и та ее часть, которая это чувствовала, жила в согласии с той атмосферой величия и соблюдения всех ритуалов, которая царила в колледже Джордан; и еще где-то в ее жизни была какая-то связь с политикой большого мира, которую олицетворял собой лорд Азраэль. И она использовала это знание по-своему, напуская на себя манерность и важничая перед остальными ребятами. С ней никогда не случалось странных вещей, которые заставили бы ее попытаться выяснить больше.
Так она проводила свое детство – как полудикий котенок. Единственное разнообразие в ее жизнь вносили редкие визиты лорда Азраэля. Таким богатым и сильным дядей можно было похвастаться, но неизменной ценой этого хвастовства было то, что ее непременно излавливал самый поворотливый из Мудрецов и отправлял к Экономке, чтобы умыть и одеть в чистое платье, затем ее препровождали (с кучей угроз) в Главную Гостиную на чаепитие с лордом Азраэлем и несколькими старшими Мудрецами. В такие минуты она боялась попадаться на глаза Роджеру Как-то раз он увидел ее и начал дико хохотать над ее рюшечками и оборочками. Она ответила потоком пронзительной отборной ругани, шокировав несчастного Мудреца, которому выпало ее сопровождать, а в Главной Гостиной она демонстративно лежала в кресле, пока Мастер резким тоном не велел ей сесть, и тогда она сердито таращилась на них, пока Капеллан не рассмеялся.
Кроме этого нелепого случая, официальные визиты всегда были одинаковы. После чаепития Мастер и остальные приглашенные Мудрецы оставляли Лайру наедине с дядей, а он велел ей встать перед ним и рассказывать, что она успела выучить со времени его последнего визита. И она начинала мямлить, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из геометрии, арабского языка и истории ямтарологии, а он сидел, откинувшись в кресле, положив лодыжку одной ноги на колено другой, с непроницаемым взглядом, пока ее слова не затихали.
В прошлом году, перед своей экспедицией на Север, он удосужился спросить:
– А как же ты проводишь свое оставшееся после прилежной учебы время?
Она пробормотала:
– Я просто играю. Ну, в колледже. Просто… играю, правда.
А он ответил:
– Дай-ка мне взглянуть на твои руки, детка.
Она протянула руки на проверку, он взял их и перевернул, чтобы посмотреть на ногти. Рядом с ним на ковре неподвижно, как сфинкс, лежала его демон, изредка взмахивая хвостом и, не мигая, пристально смотрела на Лайру.
– Грязные, – сказал лорд Азраэль, отодвигая ее руки. – Разве тебя здесь не заставляют мыться?
– Заставляют, – ответила она. – Но ведь у Капеллана тоже грязные ногти! Даже грязней чем у меня.
– Он ученый. А у тебя какое оправдание?
– Я могла испачкать их уже после того, как вымыла.
– И где же ты играешь, что так их пачкаешь?
Она глянула на него с подозрением. Она знала, что лазить на крышу нельзя, хотя ей никто этого никогда и не говорил..
В одной из старых комнат, – наконец ответила она.
– А еще где?
– Иногда на глиняных пустырях.
– И…?
– В Джерико и в Порт Мидоу
– И больше нигде?
– Нигде.
– Лгунья! Я еще вчера видел тебя на крыше.
Она прикусила губу и замолчала. Он насмешливо за ней наблюдал.
– Значит, ты играешь на крыше, – продолжал лорд. – А в библиотеку ты когда-нибудь ходила?
– Нет. Зато на библиотечной крыше я нашла грача, – ответила она.
– Правда? И ты его поймала?
– У него была ранена лапка. Я собиралась убить его и зажарить, но Роджер сказал, что грачу нужна помощь. Мы дали ему крошек и немного вина, ему стало лучше, и он улетел.
– Кто такой Роджер?
– Мой друг. Поваренок.
– Ясно. И ты уже исходила всю крышу…
– Еще не всю. На здание Шелдона забраться нельзя, потому что, чтобы добраться туда, придется прыгать с Башни Пилигримов на большое расстояние. На этой крыше есть застекленный участок, который открывается наружу, но я недостаточно высокая, чтобы достать до него.
– Так ты была уже на всех крышах, кроме здания Шелдона. А что насчет подземелий?
– Подземелий?
– Под землей колледжа столько же, сколько и над землей. Странно, что ты до сих пор этого не обнаружила. Что ж, через минуту я ухожу. Ты выглядишь здоровой девочкой. Держи!
Он запустил руку в карман и вынул пригоршню монет, из которых дал ей пять золотых долларов.
– Тебя не научили говорить “спасибо”? – спросил он.
– Спасибо, – пробормотала она.
– Ты слушаешься Мастера?
– О, да!
– А Мудрецов ты уважаешь?
– Да.
Демон лорда Азраэля мягко рассмеялась. Это был первый звук, который она издала, и Лайра покраснела.
– Ладно, иди, играй, – сказал лорд Азраэль.
Лайра развернулась и с облегчением устремилась к двери, запоздало оглянувшись и выпалив: “До свидания!”.
Такой была жизнь Лайры до того дня, когда она приняла решение спрятаться в Комнате Уединения и впервые услыхала про Пыль.
И, разумеется, Библиотекарь ошибался, говоря Мастеру, что ее это не заинтересует. Сейчас она с увлечением выслушала бы любого, кто бы мог рассказать ей что-нибудь об этой Пыли. В ближайшие месяцы ей предстояло узнать об этом гораздо больше, а, в конечном счете, о Пыли она узнает больше кого бы то ни было во всем мире; но в данный момент ее окружала насыщенная жизнь колледжа Джордан.
В любом случае, было еще кое-что, о чем стоило поразмыслить. В последние несколько недель по улицам поползли слухи – кто-то над ними посмеивался, кто-то умолкал, как некоторые люди боятся привидений, а другие – нет. По причинам, которые никто не мог объяснить, начали пропадать дети…
* * *
Происходит все примерно так.
Проследуем на восток вдоль широкой магистрали реки Изис, где толпятся неповоротливые груженые камнями баржи, везущие асфальт судна и танкеры с зерном, вниз по течению мимо Хенли и Мейденхеда в Теддингтона, чьих берегов достигают приливы Германского Океана, и даже еще дальше: к Мортлейку, мимо обиталища великого колдуна – доктора Ди; мимо Фалькесхолла, прекрасные сады которого днем сверкают фонтанами и вывесками, а ночью – фонарями и фейерверками; мимо Уайт Холла, где каждую неделю король собирает правительственные совещания; мимо Стрелковой Башни, непрестанно роняющей дробинки расплавленного свинца в чаны с темной водой; и еще дальше, туда, где река, становясь широкой и мутной, делает широкий поворот на юг.
А вот и Лаймхауз, и здесь живет малыш, которому суждено исчезнуть.
Его имя Тони Макария. Мать полагает, что ему девять, но память у нее скудна и затуманена выпивкой; и ему, может быть, лет восемь, или все десять. А фамилия у него – Грек, но, также как и в случае с его возрастом, это не более, чем предположение его матери, потому что он больше смахивает на китайца, а еще от матери он унаследовал кровь ирландцев, скраелингов и ласкаров. Парень он неброский, но в нем все же есть какая-то застенчивая нежность, иногда заставляющая его крепко и грубовато обнять маму и запечатлеть на ее щеке горячий поцелуй. Несчастная женщина обычно слишком пьяна, чтобы делать такое по собственной инициативе; но подчас она отвечает довольно тепло – когда в состоянии понять, что происходит.
В данный момент Тони ошивается на Пирожковой Улице. Он голоден. Сейчас ранний вечер, а дома его не накормят. У него в кармане лежит шиллинг, который дал один солдат за доставку письма любимой девушке, но Тони не собирается тратить его на еду, когда и без этого можно многое достать бесплатно.
Поэтому он шныряет по рынку между лавками старьевщиков, ларьками с лотерейными билетами, торговками фруктами и жареной рыбой со своим демоном на плече – воробьихой, озирающейся по сторонам;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51