Наша рознь - врагу на радость, - твёрдо говорил Уле. - Мы не имеем права делить на белых, красных, манаа и льешей. Все - дети Неба. Я постараюсь избежать расхожих аргументов вроде того, что всех объединяет состав крови...
«И не избежал», - Лье подавил желание мелко ужалить активиста.
- Лье, тебе стыдно за свои речи?
- Да.
- А почему не видно на лице?
- Душа моя, Уле Праведный, каких узоров ты ждёшь от меня?
- Ну хоть для приличия изобрази. Утешь мне сердце.
- Сейчас, - Лье напыжился, и фазовый узор «усов» и «бровей» на его поддельно скорбной физиономии стал темнеть. Вместо «душевного сокрушения» обозначилась «любовная встреча».
- Артист! - восхитился Оуа.
- Э-хэ, - жестом фокусника Расстрига выудил из-под просторной блузы сигару. - Господа архиереи, не пора ли сворачивать синод? Наше благочестивое сидение подзатянулось... Выносите резолюцию, чтобы скорее запостить её в комитет.
- Святотатец, - незлобиво заметил Пономарь. - Опоганишь дымом келью.
- И опоганю, - Лье с вызовом закурил. - Сана меня лишили, не сегодня-завтра отрекусь от Белой и уйду к красноверцам. Вот видит Небо - отрекусь! Дайте мне самой красной пасты - намазаться...
Затворники из кельи 12 негромко - с уважением к храму - рассмеялись. Компания четвёртый день дискутировала по актуальным вопросам текущей политики, которыми комитет поспешил нагрузить неожиданно вернувшегося Уле. Если не считать беседы о забастовке пилотов, нынешней ночью бдение посвящалось назначенному на завтра самооправданию Уле, где он обещал рассказать историю своего ареста, следствия и заключения. Но Чахлый притащил запись отчёта адвокатов Единства о действиях против «Вела Акин», и собеседники уклонились от главной темы. Уле изголодался по настоящей работе и готов был взвалить на себя всё, что предлагалось.
Доверителей, согласных сесть в убежище с Уле, среди хинкосцев нашлось бы сколько угодно. Народ здесь известен состраданием, и после публичного объявления о предоставлении убежища безвинно осужденному видеофон настоятеля Облачного Чертога сбился бы от лавины запросов мирян - кто укрылся в храме? за что осуждён или преследуется? Самое меньшее пяток сердобольных с котомками явился бы к храму в полной решимости отстоять правду или разделить судьбу принятого в убежище.
Но Уле были нужны в доверители не кто попало, а исключительно свои. И он подмигнул настоятелю: «Я из Единства». Многоопытный олх подмигнул ответно: «Сынок, я несведущ в политике» и устранился от поиска доверителей, предоставив это Пономарю Оуа, который случайно тоже состоял в Единстве.
Оуа был всамделишный пономарь; прозвище отвечало его должности в каком-то захолустном храме. Он-то и подобрал Уле кого надо - Чахлого, по болезни списанного с химического завода, и скандалиста Расстригу, лишённого белодворства за несоответствие образу священнослужителя. Чахлому доверие к Уле автоматически прощалось как никчёмному инвалиду, а выходки Расстриги мало кого могли удивить. Не Расстрига ли горланил у храмовых врат, что куда больше доверяет смазливой умви, схоронившейся в Облачном Чертоге от мерзавца-сутенёра, и если бы не справедливость, он начхал бы на всех Уле, сколько их ни есть? Так, шуточка за шуточкой, под смех милиционеров Расстрига пронёс через врата засунутый в мотню эйджинский пистолет - той системы, где патроны вставляются в барабанчик.
На милиционеров вполне можно было положиться. Кроме того, через улицу от храма - полицейский пост, это обязательно для всех убежищ. Но личный телохранитель не помешает.
Уле готовился выступить не с каким-то сенсационным разоблачением. Но ему было что поведать хинкоской видеосети. За время пребывания под следствием он нагляделся и наслушался столько всякого-разного, что Двору Закона поневоле придётся послать во владения треста Мал-Гаит группу инспекторов. Инспекторам предстоит проверить, точно ли штаб гвардии Мал-Гаит утверждает необоснованные аресты, имеет ли место в ходе следствия принуждение к даче ложных показаний, и те ли гвардейцы, каких поимённо перечислил Уле Эмэнии, особо усердствуют в истяза... то есть в принуждении. При идеальном развитии событий следующим этапом должно быть запоздалое раскаяние секции 54 Двора Закона и извинение в письменном виде - какая прискорбная ошибка, не вникли, не заметили следов принуж... (стоит ли повторяться?) и осудили вместо оправдания. Естественно, что членство и деятельность Уле Эмэнии в добровольной общественной организации «Единство ради защиты здоровья» никакой роли не сыграли.
Главное - выступить. Утром в храме установят видеокамеры, комиссия из белодворцев, юристов и выборных граждан явится выслушать его самооправдание, чтобы потом по трезвом размышлении представить или не представить Двору Закона доклад о претензиях Уле Эмэнии к тресту Мал-Гаит.
Уле сам потребовал публичности. Настоятель посовещался с окружным архиереем, и тот изъявил согласие. Пусть вещает на весь регион. Такая передача стянет людей к экранам, это повысит популярность храмового телевидения.
В промышленно развитом Хинко белодворцы сильно уважали Единство и отнюдь не уклонялись от сотрудничества. Да и явных красноверцев не чурались, не то что оголтелые (да простится нам срамное слово) олхи в Буолиа с их ригоризмом.
- И впрямь, не пора ли вздремнуть, братия? - Оправляя хламиду, Оуа поднялся с циновки. - Время позднее, а день предстоит нелегкий. Уле, горячая вода в термосе...
- Помню, спасибо.
- Заварка и «пшик» у вас есть, кажется. Пойдем от них, Нию, к месту отдохновения...
Лье чуть раздвинул дверь и выглянул на галерею. В редких дверях по ту сторону двора виднелся свет; сам же внутренний двор храма наперекрест озаряли две голубые лампы.
- Горизонт чист. Разбегайтесь, я разрешаю.
- Не знаем, как выразить нашу признательность, почтенный олх Расстрига...
- Иди-иди...
Две тени удалились - белая хламида Пономаря и рыжий комбез Чахлого; шагов Пономаря не слышал даже Лье, а Чахлый от немощи гулко шаркал по всей галерее.
- Брат Уле, - издали начал Лье, снимая ремни с постельной скатки, - хотел спросить тебя, но то одно, то другое, и не собрался...
- О чём? - Уле отпил «пшика», скорее по привычке, чем от душевного спазма.
- А как ты сподобился зону покинуть.
- О-о, это секрет...
Полиция допрашивала его в Облачном Чертоге при закрытых дверях, с участием молчаливого человека из ОЭС. Дело касалось не столько того, как он оказался на западному берегу залива, сколько выродка в костюме песочного цвета. Уле ничего не скрыл, но подчеркнул, что выродок начал разговор со стражником мирно и выстрелил только в ответ, когда возникла угроза его жизни. Он чувствовал, что своей свободой обязан Фольту, а это велит быть благодарным.
Но на одном допросе разбирательство не кончилось. Вчера явился некто золотоволосый в мягкой желатиновой маске цвета мела и дорогом, хоть и неброском на вид штатском платье, под которым угадывалось тело, привычное к тем упражнениям, какими достигается физическое совершенство воинской касты.
И волосы, волосы... никакой парикмахер не выгладит так космы льеша, хоть выложи за услуги двести отов. Недаром, наверное, ходят легенды, что в начале царских времён - и даже позднее! - главы семей манаа велели умерщвлять младенцев с волосами вьющимися, чернявыми и грубыми, чтобы не портили породу, или понижали их в касте до торговцев, чтобы не смели притязать на близость с мункэ манаа. Переливчатый шёлк нитчатых водорослей казался паклей и мочалом в сравнении с красиво убранными золотыми волосами гостя в белой маске невозмутимости. Глаза его были спокойны, как полярный лёд, но светились, поблёскивая расплавленным на огне сахаром, полные живости ума и проницательного внимания.
В то же время в этом отглаженном щёголе, назвавшемся кратким псевдонимом «Акиа», не было и капли высокомерия - он говорил легко, ничем не обозначая кастовой разницы с Уле. Уже на третьей-четвёртой минуте беседы с ним можно было забыться и перестать следить за словами. Пришлось быть настороже, чтобы не сказать лишнего. Когда визитёр, насытив своё любопытство, ушёл, Расстрига доложил Уле, что именно предъявил Акиа для входа в убежище - удостоверение офицера армейской разведки в чине эксперта-лазутчика. Звание солидное!
Армия? почему армия интересуется Фольтом? Обычно теми, кто незаконно опускается со звёзд, занимается ОЭС... Акиа выспрашивал - говорил ли Фольт про обстоятельства своей высадки? сообщал ли детали своей биографии, говорил ли о своих дальнейших намерениях? называл ли какие-нибудь имена? Он хотел связаться с фирмой на КонТуа - с какой именно? Упоминание о том, что товарищем Фольта был чужак из иного мира, вызвало новый поток вопросов. Встречался ли Уле по роду занятий с чужими? может ли отличить, кто к какому разумному виду принадлежит? кем был умерший? «Может быть, фо', с Фо'эя, - нерешительно предположил Уле. „А сам Фольт?“ - „Нидский выродок, - ответил Уле, но Акиа заметил его колебание. „Вы сомневаетесь? почему?“ - „Нет, я почти убеждён... Они разно выглядели, Фольт и этот... Фольт очень гладкокожий, р-говорящий, не пахнущий - выродок и неплод“. - „А его язык?“ - «Я его не понимал“.
Расстрига Лье на допросах не присутствовал, но очень хотел знать правду. Для ответа Уле выбрал уклончивый вариант: «... во всяком случае, больше такой же возможности бежать не представится». Лье отступился; он был не настолько бесцеремонным, как могло показаться.
А Уле мысленно вернулся к своему нечаянному спасителю.
За исключением Фольта, ему довелось видеть звёздного лишь однажды, в детстве - этот франт прохлаждался на выселках между рейсами корабля-лифта, в гостях у дружественной полиции. Своим поведением он вызывал всеобщую жгучую зависть - кто ещё мог так непринуждённо держаться на голову выше господ хозяев, не говоря уже о всяких высельчанах? Вяло, даже нехотя принимал звёздный многообещающие взгляды мункэ, платил им не глядя, сколько банов рука возьмёт. Повзрослев и выучившись, Уле понял, что вялость сошедшего с небес означала болезненную адаптацию к тяготению и климату планеты после комфорта там, наверху, а беззаботное валяние под тентом, скорее всего, перемежалось сеансами тщательного приборного контроля траектории лифта, но память - память сохранила одно его абсолютное превосходство над выселками.
У Фольта обстоятельства сложились по-иному, он и вёл себя иначе. Уле подумал, что, может быть, некоторым звёздным свойственно человеколюбие. Своим поведением Фольт несколько противоречил широко распространённому мнению о звёздных как о законченных эгоистах, озабоченных только наживой и готовых ради неё свернуть шею и себе, и другим.
Завернувшись в одеяло, Уле вспомнил своего безымянного пациента - блёклое заострённое лицо без следа красок и паст, провалившиеся глаза... Фольт не угрожал, ничего не сулил, лишь описал в немногих словах случившееся и то, что он успел и сумел сделать - увы, гораздо больше, чем мог сделать он, Уле. Если бы хоть связь с клиникой всех цивилизаций!..
Помаявшись с боку на бок, Уле заснул - усталость одолела. Ему снилось, что он муун и мчит на роскошном авто по белой дороге, а впереди его ждёт нечто невыразимое, прекрасное и загадочное.
Лье достал новую сигару, обнюхал её, вздохнул и, откусив немного, стал жевать. Терпкая горечь развеяла сон. Он прополоскал рот и - чем бы ещё заняться? - съел кусок холодного пирога от ужина.
У врат поворчал и заглох мотор. Кого там нечистые духи принесли?
Низкий, длинный и широкий катафалк пробкой закрыл врата; шофёр в берете погребальной службы препирался с милиционерами.
- Ехали, ехали - и теперь на улице ночевать? так, что ли?
Старший милиционер со скукой перечитал бланки. Заупокойная оплачена за счёт Облачного Чертога, удостоверение о смерти прилагается, отметка о дне и часе службы по усопшему - вот она.
- Надо настоятеля уведомить, а он почивает. За стоянку оплатить, за ночлег...
- Будь по-твоему, пиши квитанцию. Родня нам вернёт.
Держась в тени галереи, Лье медленно пошёл обратно в келью. Гоняют катафалк ночью к заутрене, норовят подешевле отделаться...
А навстречу - умви, та. беглая от сутенёра, идёт в задумчивости вдоль колонн, накрывшись казённой накидкой.
- Не спится, душенька? - участливо поинтересовался Лье, с приязнью разглядывая кое-как затёртые белилами фазовые разводья на её личике.
- Как и тебе, я смотрю, - она приценилась к Лье печальными глазами. - Составь компанию.
- Давай погуляем. Я не прочь.
- Тоже - сидишь?
- Нет, доверитель за одного парня.
- А-а... а я одна. Кто это там?
- Да вот... среди ночи покойников катают.
- Брр... так я совсем не засну.
- Пилюли у келаря возьми и спи себе.
- Его добудишься... И неохота.
Лье потянуло как-нибудь приласкать бедняжку, но ей бы это, вероятно, не понравилось. Походить, поболтать - вот что ей надо.
Катафалк вразвалочку влез во двор, милиционер показал, где ставить машину, махнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
«И не избежал», - Лье подавил желание мелко ужалить активиста.
- Лье, тебе стыдно за свои речи?
- Да.
- А почему не видно на лице?
- Душа моя, Уле Праведный, каких узоров ты ждёшь от меня?
- Ну хоть для приличия изобрази. Утешь мне сердце.
- Сейчас, - Лье напыжился, и фазовый узор «усов» и «бровей» на его поддельно скорбной физиономии стал темнеть. Вместо «душевного сокрушения» обозначилась «любовная встреча».
- Артист! - восхитился Оуа.
- Э-хэ, - жестом фокусника Расстрига выудил из-под просторной блузы сигару. - Господа архиереи, не пора ли сворачивать синод? Наше благочестивое сидение подзатянулось... Выносите резолюцию, чтобы скорее запостить её в комитет.
- Святотатец, - незлобиво заметил Пономарь. - Опоганишь дымом келью.
- И опоганю, - Лье с вызовом закурил. - Сана меня лишили, не сегодня-завтра отрекусь от Белой и уйду к красноверцам. Вот видит Небо - отрекусь! Дайте мне самой красной пасты - намазаться...
Затворники из кельи 12 негромко - с уважением к храму - рассмеялись. Компания четвёртый день дискутировала по актуальным вопросам текущей политики, которыми комитет поспешил нагрузить неожиданно вернувшегося Уле. Если не считать беседы о забастовке пилотов, нынешней ночью бдение посвящалось назначенному на завтра самооправданию Уле, где он обещал рассказать историю своего ареста, следствия и заключения. Но Чахлый притащил запись отчёта адвокатов Единства о действиях против «Вела Акин», и собеседники уклонились от главной темы. Уле изголодался по настоящей работе и готов был взвалить на себя всё, что предлагалось.
Доверителей, согласных сесть в убежище с Уле, среди хинкосцев нашлось бы сколько угодно. Народ здесь известен состраданием, и после публичного объявления о предоставлении убежища безвинно осужденному видеофон настоятеля Облачного Чертога сбился бы от лавины запросов мирян - кто укрылся в храме? за что осуждён или преследуется? Самое меньшее пяток сердобольных с котомками явился бы к храму в полной решимости отстоять правду или разделить судьбу принятого в убежище.
Но Уле были нужны в доверители не кто попало, а исключительно свои. И он подмигнул настоятелю: «Я из Единства». Многоопытный олх подмигнул ответно: «Сынок, я несведущ в политике» и устранился от поиска доверителей, предоставив это Пономарю Оуа, который случайно тоже состоял в Единстве.
Оуа был всамделишный пономарь; прозвище отвечало его должности в каком-то захолустном храме. Он-то и подобрал Уле кого надо - Чахлого, по болезни списанного с химического завода, и скандалиста Расстригу, лишённого белодворства за несоответствие образу священнослужителя. Чахлому доверие к Уле автоматически прощалось как никчёмному инвалиду, а выходки Расстриги мало кого могли удивить. Не Расстрига ли горланил у храмовых врат, что куда больше доверяет смазливой умви, схоронившейся в Облачном Чертоге от мерзавца-сутенёра, и если бы не справедливость, он начхал бы на всех Уле, сколько их ни есть? Так, шуточка за шуточкой, под смех милиционеров Расстрига пронёс через врата засунутый в мотню эйджинский пистолет - той системы, где патроны вставляются в барабанчик.
На милиционеров вполне можно было положиться. Кроме того, через улицу от храма - полицейский пост, это обязательно для всех убежищ. Но личный телохранитель не помешает.
Уле готовился выступить не с каким-то сенсационным разоблачением. Но ему было что поведать хинкоской видеосети. За время пребывания под следствием он нагляделся и наслушался столько всякого-разного, что Двору Закона поневоле придётся послать во владения треста Мал-Гаит группу инспекторов. Инспекторам предстоит проверить, точно ли штаб гвардии Мал-Гаит утверждает необоснованные аресты, имеет ли место в ходе следствия принуждение к даче ложных показаний, и те ли гвардейцы, каких поимённо перечислил Уле Эмэнии, особо усердствуют в истяза... то есть в принуждении. При идеальном развитии событий следующим этапом должно быть запоздалое раскаяние секции 54 Двора Закона и извинение в письменном виде - какая прискорбная ошибка, не вникли, не заметили следов принуж... (стоит ли повторяться?) и осудили вместо оправдания. Естественно, что членство и деятельность Уле Эмэнии в добровольной общественной организации «Единство ради защиты здоровья» никакой роли не сыграли.
Главное - выступить. Утром в храме установят видеокамеры, комиссия из белодворцев, юристов и выборных граждан явится выслушать его самооправдание, чтобы потом по трезвом размышлении представить или не представить Двору Закона доклад о претензиях Уле Эмэнии к тресту Мал-Гаит.
Уле сам потребовал публичности. Настоятель посовещался с окружным архиереем, и тот изъявил согласие. Пусть вещает на весь регион. Такая передача стянет людей к экранам, это повысит популярность храмового телевидения.
В промышленно развитом Хинко белодворцы сильно уважали Единство и отнюдь не уклонялись от сотрудничества. Да и явных красноверцев не чурались, не то что оголтелые (да простится нам срамное слово) олхи в Буолиа с их ригоризмом.
- И впрямь, не пора ли вздремнуть, братия? - Оправляя хламиду, Оуа поднялся с циновки. - Время позднее, а день предстоит нелегкий. Уле, горячая вода в термосе...
- Помню, спасибо.
- Заварка и «пшик» у вас есть, кажется. Пойдем от них, Нию, к месту отдохновения...
Лье чуть раздвинул дверь и выглянул на галерею. В редких дверях по ту сторону двора виднелся свет; сам же внутренний двор храма наперекрест озаряли две голубые лампы.
- Горизонт чист. Разбегайтесь, я разрешаю.
- Не знаем, как выразить нашу признательность, почтенный олх Расстрига...
- Иди-иди...
Две тени удалились - белая хламида Пономаря и рыжий комбез Чахлого; шагов Пономаря не слышал даже Лье, а Чахлый от немощи гулко шаркал по всей галерее.
- Брат Уле, - издали начал Лье, снимая ремни с постельной скатки, - хотел спросить тебя, но то одно, то другое, и не собрался...
- О чём? - Уле отпил «пшика», скорее по привычке, чем от душевного спазма.
- А как ты сподобился зону покинуть.
- О-о, это секрет...
Полиция допрашивала его в Облачном Чертоге при закрытых дверях, с участием молчаливого человека из ОЭС. Дело касалось не столько того, как он оказался на западному берегу залива, сколько выродка в костюме песочного цвета. Уле ничего не скрыл, но подчеркнул, что выродок начал разговор со стражником мирно и выстрелил только в ответ, когда возникла угроза его жизни. Он чувствовал, что своей свободой обязан Фольту, а это велит быть благодарным.
Но на одном допросе разбирательство не кончилось. Вчера явился некто золотоволосый в мягкой желатиновой маске цвета мела и дорогом, хоть и неброском на вид штатском платье, под которым угадывалось тело, привычное к тем упражнениям, какими достигается физическое совершенство воинской касты.
И волосы, волосы... никакой парикмахер не выгладит так космы льеша, хоть выложи за услуги двести отов. Недаром, наверное, ходят легенды, что в начале царских времён - и даже позднее! - главы семей манаа велели умерщвлять младенцев с волосами вьющимися, чернявыми и грубыми, чтобы не портили породу, или понижали их в касте до торговцев, чтобы не смели притязать на близость с мункэ манаа. Переливчатый шёлк нитчатых водорослей казался паклей и мочалом в сравнении с красиво убранными золотыми волосами гостя в белой маске невозмутимости. Глаза его были спокойны, как полярный лёд, но светились, поблёскивая расплавленным на огне сахаром, полные живости ума и проницательного внимания.
В то же время в этом отглаженном щёголе, назвавшемся кратким псевдонимом «Акиа», не было и капли высокомерия - он говорил легко, ничем не обозначая кастовой разницы с Уле. Уже на третьей-четвёртой минуте беседы с ним можно было забыться и перестать следить за словами. Пришлось быть настороже, чтобы не сказать лишнего. Когда визитёр, насытив своё любопытство, ушёл, Расстрига доложил Уле, что именно предъявил Акиа для входа в убежище - удостоверение офицера армейской разведки в чине эксперта-лазутчика. Звание солидное!
Армия? почему армия интересуется Фольтом? Обычно теми, кто незаконно опускается со звёзд, занимается ОЭС... Акиа выспрашивал - говорил ли Фольт про обстоятельства своей высадки? сообщал ли детали своей биографии, говорил ли о своих дальнейших намерениях? называл ли какие-нибудь имена? Он хотел связаться с фирмой на КонТуа - с какой именно? Упоминание о том, что товарищем Фольта был чужак из иного мира, вызвало новый поток вопросов. Встречался ли Уле по роду занятий с чужими? может ли отличить, кто к какому разумному виду принадлежит? кем был умерший? «Может быть, фо', с Фо'эя, - нерешительно предположил Уле. „А сам Фольт?“ - „Нидский выродок, - ответил Уле, но Акиа заметил его колебание. „Вы сомневаетесь? почему?“ - „Нет, я почти убеждён... Они разно выглядели, Фольт и этот... Фольт очень гладкокожий, р-говорящий, не пахнущий - выродок и неплод“. - „А его язык?“ - «Я его не понимал“.
Расстрига Лье на допросах не присутствовал, но очень хотел знать правду. Для ответа Уле выбрал уклончивый вариант: «... во всяком случае, больше такой же возможности бежать не представится». Лье отступился; он был не настолько бесцеремонным, как могло показаться.
А Уле мысленно вернулся к своему нечаянному спасителю.
За исключением Фольта, ему довелось видеть звёздного лишь однажды, в детстве - этот франт прохлаждался на выселках между рейсами корабля-лифта, в гостях у дружественной полиции. Своим поведением он вызывал всеобщую жгучую зависть - кто ещё мог так непринуждённо держаться на голову выше господ хозяев, не говоря уже о всяких высельчанах? Вяло, даже нехотя принимал звёздный многообещающие взгляды мункэ, платил им не глядя, сколько банов рука возьмёт. Повзрослев и выучившись, Уле понял, что вялость сошедшего с небес означала болезненную адаптацию к тяготению и климату планеты после комфорта там, наверху, а беззаботное валяние под тентом, скорее всего, перемежалось сеансами тщательного приборного контроля траектории лифта, но память - память сохранила одно его абсолютное превосходство над выселками.
У Фольта обстоятельства сложились по-иному, он и вёл себя иначе. Уле подумал, что, может быть, некоторым звёздным свойственно человеколюбие. Своим поведением Фольт несколько противоречил широко распространённому мнению о звёздных как о законченных эгоистах, озабоченных только наживой и готовых ради неё свернуть шею и себе, и другим.
Завернувшись в одеяло, Уле вспомнил своего безымянного пациента - блёклое заострённое лицо без следа красок и паст, провалившиеся глаза... Фольт не угрожал, ничего не сулил, лишь описал в немногих словах случившееся и то, что он успел и сумел сделать - увы, гораздо больше, чем мог сделать он, Уле. Если бы хоть связь с клиникой всех цивилизаций!..
Помаявшись с боку на бок, Уле заснул - усталость одолела. Ему снилось, что он муун и мчит на роскошном авто по белой дороге, а впереди его ждёт нечто невыразимое, прекрасное и загадочное.
Лье достал новую сигару, обнюхал её, вздохнул и, откусив немного, стал жевать. Терпкая горечь развеяла сон. Он прополоскал рот и - чем бы ещё заняться? - съел кусок холодного пирога от ужина.
У врат поворчал и заглох мотор. Кого там нечистые духи принесли?
Низкий, длинный и широкий катафалк пробкой закрыл врата; шофёр в берете погребальной службы препирался с милиционерами.
- Ехали, ехали - и теперь на улице ночевать? так, что ли?
Старший милиционер со скукой перечитал бланки. Заупокойная оплачена за счёт Облачного Чертога, удостоверение о смерти прилагается, отметка о дне и часе службы по усопшему - вот она.
- Надо настоятеля уведомить, а он почивает. За стоянку оплатить, за ночлег...
- Будь по-твоему, пиши квитанцию. Родня нам вернёт.
Держась в тени галереи, Лье медленно пошёл обратно в келью. Гоняют катафалк ночью к заутрене, норовят подешевле отделаться...
А навстречу - умви, та. беглая от сутенёра, идёт в задумчивости вдоль колонн, накрывшись казённой накидкой.
- Не спится, душенька? - участливо поинтересовался Лье, с приязнью разглядывая кое-как затёртые белилами фазовые разводья на её личике.
- Как и тебе, я смотрю, - она приценилась к Лье печальными глазами. - Составь компанию.
- Давай погуляем. Я не прочь.
- Тоже - сидишь?
- Нет, доверитель за одного парня.
- А-а... а я одна. Кто это там?
- Да вот... среди ночи покойников катают.
- Брр... так я совсем не засну.
- Пилюли у келаря возьми и спи себе.
- Его добудишься... И неохота.
Лье потянуло как-нибудь приласкать бедняжку, но ей бы это, вероятно, не понравилось. Походить, поболтать - вот что ей надо.
Катафалк вразвалочку влез во двор, милиционер показал, где ставить машину, махнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54