И хоть и говорят, что человек не в состоянии помнить собственное рождение, – Софена помнила.
Ее отец, человек небогатый и не слишком знатный, владелец старой усадьбы и двух захудалых деревень, всегда был неудачником. Только в одном ему повезло: он женился по большой любви. Жена, чье приданое бесследно сгинуло в ядовитом колодце старых долгов, приняла случившееся довольно спокойно. Она была молода и страстно любила мужа.
После рождения первенца дела стали налаживаться, и супруги начали уже думать, что прежнее невезение оставило их. В дальней деревне построили мельницу, сменили управляющего, привезли с аукциона рабочей силы несколько образованных работников: двух врачей – для скота и крестьян, кузнеца, взамен недавно почившего, а также картографа. Впрочем, последний явно оказался лишним и, быстро осознав это прискорбное обстоятельство, женился на мельничихе и начал пить горькую.
Мальчику Роолу было шесть лет, когда к матери – снова беременной – примчались из дальней деревни с известием о большом пожаре и о том, что хозяин, сильно обгорев, лежит на мельнице и хочет перед смертью проститься с домашними.
Позабыв о своем положении, хозяйка бросилась к лошадям, а сын побежал за ней, умоляя маму опомниться и поберечь себя и нового братика.
Не слушая ребенка, женщина уселась в седло и помчалась через лес сломя голову. Роол погнался за ней. У него была своя лошадка, и он уже неплохо ездил верхом. Мальчик не мог бы толком объяснить, почему он решил преследовать мать. В том, как блестели ее глаза, как неподвижно улыбался ее рот, ему почудилось нечто необъяснимое, пугающее. Мама, существо домашнее, самое надежное и знакомое из возможных, внезапно предстала ему диким созданием, полным непонятных страстей, готовым в любое мгновение вытворить что угодно. Что угодно. А он, Роол, оказался совершенно не готов к этому.
Лишь однажды, года два назад, ему приоткрывалась завеса над этой ипостасью матери. Тогда он видел, как отец, вернувшись с охоты, чумазый, с еще теплой связкой битой птицы на поясе, хватает маму за талию широченными ладонями, как шарит по ее гибкой спине и сминает одежду у нее между лопаток, и как она, поблескивая влажными зубами, прижимает лицо к его небритой щеке. Сейчас же мать словно обезумела, и все то необузданное, что она так ловко скрывала за личиной благополучия, вдруг вырвалось на свободу и погнало ее вперед.
На некоторое время сын потерял ее из виду, но затем перед ним снова мелькнула мамина лошадь. Роол настиг ее в гуще леса. Скачка закончилась. Лошадь стояла чуть в стороне, подергивала ушами и косилась чуть недоуменно, а мать лежала на земле в луже крови и зарывалась сильными пальцами в траву. Она выдергивала большие пучки и тут же впивалась в новые.
Роол спрыгнул с лошадки и подбежал ближе. Глаза у матери стали как у животного, и поэтому мальчик смог думать об этой женщине как о ком-то совсем постороннем. Не как о собственной маме.
В луже крови барахталось еще одно существо. Женщина сказала: «Возьми ее на руки, обвяжи пуповину да потуже... У тебя есть нож?»
Роол наклонился и поднял то, барахтающееся. Наверное, оно было отвратительным: фиолетовое, покрытое слизью, вялое. Но мама следила за ним такими любящими, такими тревожными глазами, что Роол внезапно ощутил сильную жалость. Он сделал, как ему было велено, и отрезал пуповину, а затем неловко перевернул существо. И тут оно разинуло необъятный рот и завопило.
На лице матери появилась счастливая улыбка, и она опустила веки.
Роол завернул дергающееся существо в плащ и забрался вместе с ним в седло. Ему нужно было вернуться в усадьбу и прислать к матери врача.
Софена утверждала, что помнит эту скачку. Она прижималась к груди брата, сосала кулачок и понимала, что нет в жизни ничего более надежного, чем этот теплый, кусачий плащ и крепкая рука, которая ее держит.
После рождения Софены родители начали угасать. Отец хоть и пострадал при пожаре, но в том году не умер и прожил еще семь лет. У него остались пятна от ожогов и сильно испортился характер. Мать почти все время проводила теперь в постели. Она умерла, когда Софене исполнилось три года.
Девочка почти не знала родителей. Да и зачем? Ведь у нее был старший брат.
Он учил ее резать хлеб ножом и садиться на лошадь. Он показывал ей, как метать ножички, как стрелять из лука, как зашить порванный сапог, как найти птичье гнездо. Он никогда не дразнил ее.
Однажды они встретили русалку. Роолу было тогда пятнадцать лет, а Софене – девять. Брат вернулся с охоты и рассказал, что видел в лесу странное существо. «Сегодня вечером пойдем вместе, – обещал он. – Переночуем за Пыкиной избушкой, а на рассвете спустимся к ручью. Она будет там сидеть».
Пыкина избушка представляла собой разрушенный охотничий домик, принадлежавший кому-то из предков нынешних владельцев усадьбы и леса. Поговаривали, будто одно время там обитал какой-то Пыка – не то лесничий, не то сумасшедший бродяга. Затем Пыка исчез. Может, умер. Впрочем, мертвым его тоже никто не видел.
– Откуда ты знаешь, что она там будет? – спросила Софена, предвкушая приключение и заранее обмирая.
– Я выслеживал ее несколько дней, – объяснил брат. – Она хитрая. Прячется в самой чащобе, а к ручью выходит с первыми лучами солнца, когда ночные животные расходятся спать, а дневные еще не пробудились.
Роол с удовольствием смотрел на ловкую, ладную девочку в шнурованном кожаном колете и широких штанах, заправленных в мягкие сапожки.
– Волосы прибери, – посоветовал он. – Будут за ветки цепляться.
Морщась, Софена стянула свою черную гриву лентой и спрятала под туго завязанный плат – обычный головной убор дамы, собирающейся на охоту.
Они выехали со двора, когда уже темнело, и бесстрашно заночевали в развалинах бывшего охотничьего домика. Если некогда там и бродил стенающий призрак Пыки, то он давно расточился, возмущенный бесцеремонными детьми, которые в него не верили и уж точно не боялись.
Перед самым рассветом Роол осторожно потряс сестренку за плечо.
– Пора. Иначе упустим.
Она тотчас пробудилась и, как всегда при виде брата, одарила его счастливой улыбкой.
– Пора?
И легко вскочила на ноги.
Осторожно, как две тени, брат с сестрой начали пробираться сквозь высокую траву. Заросли осоки вышиной в человеческий рост тянулись по всей открытой полосе, от опушки леса до самого ручья. Земля плавно шла под уклон. Трудно было поверить, что этот ручей, такой мелкий и незначительный, что через него легко может перепрыгнуть маленькая девочка, сумел напоить водой такое обширное пространство. И все же под ногами предательски хлюпало.
Неожиданно Роол остановился и взял сестру за руку.
– Смотри.
Она вытянула шею, послушно всматриваясь туда, куда указывал ей брат.
Там, впереди, осока была приглажена, точно кто-то пытался расчесать великанские лохмы и уложить их на аккуратный пробор. И прямо на «проборе» лежало некое существо.
Оно было ощутимо выше ростом, чем обычный человек. Головы на две, если не больше. Непропорционально маленькой казалась голова с длинными серыми волосами, спутанными и разбросанными по плечам, спине, по смятой траве. Но самым удивительным были ноги этого существа. Точнее, одна нога, поскольку нижние конечности срослись, а расставленные в стороны ступни представляли собой нечто вроде плавника.
Как ни осторожны были подростки, существо все-таки услышало их и обернулось. Несколько мгновений Софена видела его лицо, сморщенное, серенькое и старое. Затем крохотный, похожий на рыбий, ротик исказился в отвратительной гримасе, обнажились остренькие зубки, и существо быстро поползло к ручью, отталкиваясь руками и сильно ударяя по мокрой траве хвостом.
Софена потянулась за луком, но Роол остановил ее.
– Пусть уходит.
Проскочил еще миг – и вот после сильного всплеска существо исчезло под водой. Только несколько беспокойных водоворотиков, последовательно вскипавших на водной поверхности, обозначали путь существа.
Софена уселась на берегу, потрогала траву, понюхала свои пальцы – пахло рыбой.
– Это была русалка? – спросила она.
– А кто же еще?
Роол устроился рядом.
– Зачем ты хотела застрелить ее?
– Не знаю. Инстинкт. – Софена быстро улыбнулась. – Она жуткая, правда?
– Может быть, и жуткая...
– Странно, почему она такая старая?
– Все когда-нибудь состарятся, Софена. В этом как раз нет ничего удивительного, – ответил Роол философски.
– Я думала, что русалки – молодые, прекрасные девушки, – продолжала Софена. – Они никогда не стареют, потому что это – беспокойные души умерших детей.
– Та, которую мы видели, вовсе не была чьей-то душой, – возразил Роол. – Она была сама по себе.
– Как ты думаешь, у нее есть душа?
– Так же, как у любого другого живого создания, – ответил брат. – У дерева, у цветка, у какой-нибудь птички.
– Она могла бы нас сожрать, – задумчиво молвила Софена.
– Нас – вряд ли, но какое-нибудь более мелкое животное... Рыбу или зверька... Или даже ребенка.
– Опасная, – с восхищением вздохнула Софена и улеглась на сырую траву.
Высоко над ней в небе проплывали легкие облачка, подкрашенные розовым и золотистым. Солнце посылало из-за горизонта своих первых лазутчиков. На секунду мир замер, погруженный в ласковую серость, а затем внезапно, причиняя боль глазам, вспыхнул мириадами разноцветных огоньков: всякая капля росы загорелась оранжевым, багровым, желтым, лазурным. Длилось это очень недолго: уже второй луч высушил росу, а третий широко разлился по лесу, принося с собой благоухание утренней листвы и торжествующий, оглушительный хор проснувшихся птиц.
Роол спустился к ручью, принес воды и развел маленький костер, чтобы согреть питье. Он неторопливо резал копченое мясо и лепешки с тмином, и Софена, всегда голодная, точно дикий зверек, уже раздувала ноздри, готовая наброситься на еду.
И все же девочка медлила, стараясь продлить эти минуты: блаженное лежание на сырой траве, примятой телом русалки, белоснежные, новенькие облачка на утреннем небе, шевеление зеленых ветвей в лесной вышине. Всем своим чутким юным существом Софена понимала, что наступили лучшие мгновения жизни, что ничего прекраснее и полнее уже никогда не будет.
Она громко застонала и, изогнувшись, посмотрела на брата с земли, так что он предстал ее глазам перевернутым.
– Вот таким я увидела тебя впервые, – сказала она.
– Не будь дурочкой. – Он махнул ножом, показывая, что завтрак готов. – Никто не помнит дня своего рождения.
– Только не я, – возразила она. – Я помню все.
– Просто потому, что я тебе рассказывал.
– Мне никто не рассказывал! – Софена перевернулась на живот. Ей не хотелось спорить и она могла бы уступить в любом вопросе, но только не в этом. – Вот, например, плащ у тебя в тот день был синий. Верно?
– У меня почти все плащи синие.
– Ну ладно... – Она призадумалась. – Ты так спешил, что взял сапоги не глядя, и у тебя оба были на правую ногу, из разных пар. Ну что? Об этом-то ты мне не рассказывал?
Роол вдруг улыбнулся – не обычной своей юношеской улыбкой, озорной и открытой, но растерянно, едва ли не по-стариковски.
– Поверишь ли, Софена, – сказал он, проводя ладонью по лицу, – я ведь этого не помню. Может быть, и было такое, чтобы оба сапога на правую ногу. Или на левую. Я не помню.
– А я помню, – сказала она, как бы ставя точку.
Ее испугало выражение лица брата. Таким он еще не был.
Взрослым. Чужим.
Наваждение скоро прошло, особенно после того, как они умяли завтрак, загасили костер и углубились в чащу, чтобы настрелять уток. Собаки у них не было, так что они сами лазили в заросли и в ручей и вернулись в усадьбу совершенно мокрые, пахнущие тиной.
Даже по прошествии многих лет запах тины заставлял Софену вспоминать тот день. Самый прекрасный, неповторимый день ее жизни.
Кое-что о своем брате Софена рассказывала друзьям по Академии. Сперва Гальену, а потом, когда отношения с ним зашли в тупик и там оборвались самым жалким образом, – то Аббане.
– Давно хотела тебя спросить, – осторожно заговорила Аббана, когда подруги уединились в беседке, чтобы вволю посплетничать о новенькой студентке, об Эгрее, о магистре Даланн и вообще обо всех новостях. – Помнишь, ты говорила о своем брате?
– Разумеется, – отозвалась Софена. – Я помню все.
– Что с ним случилось?
– С ним? Ничего. – Софена небрежно повела плечами и поджала губы.
Ее глаза рассеянно бродили по листьям винограда. Желтые пятна солнца прыгали по лужайке, выстриженной перед входом в беседку.
– Он меня предал, – сказала наконец Софена. – И хватит об этом.
Аббана почувствовала, как сжимается ее сердце.
А Софена повернулась к ней и улыбнулась, так ласково, точно перед ней была маленькая сестренка, случайно сказавшая глупость.
– Ничего страшного, – мягко проговорила Софена. – Да это теперь и неважно.
– Как ты думаешь, – начала Аббана, – этот ее телохранитель, этот Элизахар, – кто он на самом деле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61