– Мы в Академии. Здесь у всех есть собственное мнение по любому поводу. И всякий норовит сделать его достоянием общественности. Здесь все мыслители, кроме... – Он запнулся.
– Кроме?.. – подтолкнул его Элизахар.
– Ну, кроме стряпухи, садовника и привратника, – нехотя завершил фразу Эмери.
Ему вдруг стало неловко, но, подняв взгляд на Элизахара, юноша увидел, что тот улыбается.
– Ладно, убедили, – сказал телохранитель. – Отныне буду нем как рыба.
– Нет, я не то хотел сказать... – Эмери вздохнул. – Давайте продолжим. Покажите, чему вас научили в армии.
Элизахар откровенно расхохотался:
– Нет уж! Здесь такое не пройдет!
– Почему?
– Будем сражаться по правилам, ладно? Изящно. Финтики, вольтики. Чтобы приятно было посмотреть со стороны. А то ведь в армии совершенно не так. Все просто норовят друг друга зарезать. Грубо и неэстетично. – Он чуть понизил голос: – Если хотите, дружище, я покажу вам это... потом, после занятий. И так, чтобы никто не видел. А то ваш ректор заподозрит во мне бывшего наемного убийцу и выгонит с позором.
– Но ведь вы не...
– Не наемный убийца, – заключил Элизахар. – Нет.
Он оказался на удивление хорошим партнером. Внимательным, доброжелательным. Ни одна ошибка Эмери не осталась незамеченной и неисправленной. Несколько раз Элизахар опускал рапиру и предлагал начать сначала. К концу занятия Эмери крепко пожал ему руку.
– У вас появился друг, – сказал он. И добавил, не удержавшись: – Даже двое.
– А кто второй? – спросил Элизахар.
– Много будете знать, скоро состаритесь, – объявил юноша и поскорее ушел, оставив Элизахара улыбаться.
– Какой он? – спросила Фейнне, когда телохранитель вернулся к ней на скамейку для зрителей.
Девушка чуть расширила ноздри: от Элизахара резко пахло потом. Заметив это, он быстро отодвинулся.
– Эмери? Мне показалось – очень неплохой.
– А как он сражается? – продолжала спрашивать девушка.
– Старательно.
Он залез в холщовую сумку, наподобие тех, которые приспосабливают под свои нужды попрошайки, только чистую и новую, и вытащил связанные в книжку восковые таблички, на которых записывал расписание занятий.
– Сейчас – перерыв, а через пару часов будет теоретический курс оптики.
Фейнне потянулась.
– Мне нравится оптика. Хотя вряд ли я сама смогу летать.
– Я бы не был в этом так уверен, – отозвался Элизахар. Он обтер лицо рукавом и вздохнул.
– Слепые не летают, – повторила Фейнне. – Чтобы летать, нужно видеть лучи.
– Или чувствовать их. Если бы вы захотели, я мог бы научить вас и фехтованию. Противника совершенно не обязательно воспринимать зрением.
– Вы позволите? – прозвучал голос Эмери.
Элизахар повернулся к нему и чуть шевельнул бровью, указывая на Фейнне.
– Меня зовут Эмери, – добавил молодой человек.
– Давайте пройдемся по саду, – предложила Фейнне. Она встала, взяла Элизахара за руку и добавила: – Может быть, ты и прав. Например, красоту этого сада я ощущаю, хоть и не могу ее видеть.
– Красота вещественна, – сказал Эмери. – Она длится и за пределами зрительного восприятия. Точно так же, как глухой может воспринимать музыку, если только он остаточно чуток к вибрациям воздуха.
Фейнне наморщила нос.
– Вы были вчера в кабачке? – обратилась она к Эмери.
Сад обступал их теперь со всех сторон. Эмери закрыл глаза, пытаясь представить себе, каким предстает буйная роскошь этого сада слепой девушке, и разнообразие пряных запахов на миг оглушило его.
– Госпожа Фейнне спросила вас, были ли вы вчера в кабачке, – тихонько напомнил Элизахар.
Эмери открыл глаза.
– Простите, я... замечтался. Да, был, конечно.
– И видели этого... исчезающего человека? – продолжала допытываться девушка. – Прозрачного?
– Видел...
Фейнне остановилась, подставила лицо взгляду Эмери.
– Элизахар встречает его уже второй раз, – сказала она. – Вот что странно. Только никому не рассказывайте, а то будут смеяться.
– Почему? – удивился Эмери. – Прозрачный человек – это таинственно и интересно. Весьма романтично. Здесь все приходят в неописуемый восторг от подобных вещей.
– Да, но не в тех случаях, когда волшебные призраки являются телохранителям, – вмешался Элизахар.
– Возможно, это имеет какое-то отношение к вашей работе, – сказал ему Эмери.
– Вот и вы насмешничаете, – заметил Элизахар.
Эмери хотел было возразить, но прикусил губу, вовремя сообразив, что Элизахар, кажется, прав.
– Ну, может быть, и насмешничаю, – сознался Эмери. – Но самую малость. И без всякой злобы.
Элизахар хмыкнул. Эмери вдруг подумал, что телохранитель – человек довольно смешливый.
– Ладно, смейтесь, – сдался Элизахар. – Если вы действительно друг, то... потешайтесь себе на здоровье.
– Вы расскажете, как видели призрак впервые? – спросил Эмери.
Фейнне остановилась, пробегая невесомыми пальцами по тяжелому цветку, качавшемуся на самом кончике длинной ветки.
– Какого он цвета? – спросила она.
– Светло-лилового, – ответил Эмери.
– На что это похоже?
Эмери задумался.
Фейнне коснулась плечом его плеча.
– Я не вижу от рождения. Не смущайтесь, выдумывайте самые невероятные объяснения и описания. Чем более они странные, тем они понятнее.
– Светло-лиловый похож на музыку флейты, – сказал Эмери. – Отдаленной флейты. Даже не пастушеской, а армейской, под которую маршируют. Но только чтобы она непременно чуть-чуть фальшивила. Знаете, такое неопределенное, слегка размазанное звучание.
– А красный? – тут же спросила Фейнне.
– Горящая на солнце медная труба, – ответил Эмери. – Громкий, чистый, полнокровный звук.
Фейнне вздохнула.
– Здесь ведь бывают концерты? – спросила она.
– Случаются... Только играют плохо.
– А вы?
– Я вообще не играю, – сказал Эмери. – Только слушаю.
Эмери действительно никогда не прикасался к клавикордам при посторонних. В противном случае могла бы возникнуть неловкая ситуация – ведь Ренье играть не умел.
– А мне кажется, вы музыкант, – сказала Фейнне. – Нарочно врете, чтобы вас не просили выступить. Наверное, и на концерты ходите редко.
– Почти никогда, – согласился Эмери. И перевел разговор на тему, которая интересовала его куда больше: – Так что с этим прозрачным человеком?
– Расскажи ему, Элизахар, – попросила Фейнне.
Телохранитель остановился возле высокого, стройного дерева, положил ладони на теплую кору – точно в трудную минуту искал поддержки у доброго друга.
Мгновение он колебался, а затем решился и начал:
– Это произошло, когда мы направлялись в Академию, приблизительно на полпути. Прямо на дороге. Лошади неожиданно начали беситься, ржать, отворачивать с дороги, как будто что-то их пугало. Но там ничего не было. Пусто. Я несколько раз подъезжал к тому месту, чтобы убедиться.
– А ваша лошадь тоже боялась?
– Моя – тоже... Даже пыталась меня укусить. – Элизахар кивнул. – Да и мне было не по себе, признаться.
– А госпожа Фейнне – она что-нибудь чувствовала?
Девушка быстро ответила:
– Конечно, я должна была ощутить нечто. Но... ничего. Глупо, правда?
Эмери пожал плечами.
– Термин «глупо» в данном контексте звучит некорректно, – объявил он, и все трое рассмеялись.
Элизахар глянул на Эмери с благодарностью за эту передышку в рассказе. Было очевидно, что вспоминать происшествие ему не просто неприятно – трудно, как идти, продираясь сквозь густые заросли.
– Чтобы быть кратким, – сказал Элизахар, собравшись с духом, – на дороге ничего не оказалось, но лошади пугались. Затем из леса вышел тот человек. Он несколько раз пытался ухватиться за гриву моей лошади, но пальцы его соскальзывали и падали. Раз за разом. Как гребень. Лошадь чуть с ума не сошла. Не знаю, как она меня не сбросила. Наконец он перестал это делать, посмотрел на меня и сказал: «Береги госпожу». А потом пропал. Как не было.
– И никто больше этого старика не видел! – добавила Фейнне.
– «Береги госпожу»? – удивился Эмери. – И это все, что он сказал?
– Да.
– Можно подумать, без напоминаний вы ее не бережете! – сказал Эмери.
– Меня для того и наняли, – подтвердил он. – Так что призрак вынырнул с того света лишь для того, чтобы повторить фразу из моего контракта. Ну не странно ли?
– Может быть, он – бывший сутяга? – предположила Фейнне. – Жил-был в былые времена некий судья, помешанный на справедливости. А затем он умер. Но душа его не ведает покоя. Она бродит по свету и напоминает людям о том, что они обязаны выполнять свои обязательства.
– Мне-то он мог бы этого и не напоминать, – заметил Элизахар.
Фейнне смутилась.
– Прости, – быстро проговорила она и пошарила в воздухе рукой. – Где ты?
– Здесь. – Он тотчас подошел и коснулся ее локтя.
– Не обижайся, пожалуйста. Сама не знаю, зачем я это сказала.
– Мы были испуганы, – объяснил Элизахар. – Все, даже я. Может быть, я – в особенности. Такие, как я, побаиваются сверхъестественных вещей. – Он вдруг усмехнулся. – У меня в детстве был приятель, как нарочно, горбатый, с ручками-ножками как палочки... Этот ничего не боялся. Мог переночевать на могиле самоубийцы, отправиться в подвал заброшенного дома или вызвать в полночь какого-нибудь духа...
– А где он теперь? – спросил Эмери.
– Понятия не имею. Но этот парнишка был единственным, кто умел меня по-настоящему напугать. Да вот теперь еще прозрачный старик. Что он ко мне привязался? Может, я скоро умру?
– Глупости, – отрезала Фейнне.
– Я тоже не думаю, чтобы вам грозила скорая смерть, – согласился с нею Эмери. – Нет, он ясно дал понять, для чего приходит именно к вам. Следует беречь госпожу.
Элизахар осторожно – чтобы Фейнне не уловила движения – показал ему кулак, и Эмери сообразил: он пугает девушку. И потому снова сменил тему разговора:
– А знаете, в Академии тоже есть свой безумец. Своего рода прозрачный старик. Только он, кажется, никуда не исчезал. Впрочем, от него можно ожидать чего угодно.
– Правда? – заинтересовалась Фейнне.
Эмери заметил, что вся эта история с призраком куда больше устрашает самого Элизахара, нежели девушку. «Должно быть, у нее маленький жизненный опыт, – подумал Эмери. – В этом все дело».
Фейнне показалась ему в этот миг видением чистейшей красоты, без единого пятнышка, без малейшего изъяна. Она стояла в цветущем саду, беспечно подставляя лицо солнечным лучам, и улыбалась своим мыслям, простым и ясным.
– Расскажите об этом безумце, Эмери, – попросила Фейнне.
– До сих пор никто из наших его не видел, – таинственно начал Эмери, чуть понизив голос. – Имя его, нацарапанное на стене одного из зданий Академии, показывают только посвященным. Впрочем, могу вам назвать его: Хессицион. По слухам, если произнести это имя трижды, Хессицион явится собственной персоной.
– Вы назвали его уже дважды, – сказала Фейнне. – Будьте осторожны!
– Попробую. Итак, он изучал оптику и добился в своей области выдающихся успехов. Интересно?
– Ужасно! – сказала Фейнне.
Элизахар морщил губы, стараясь не засмеяться.
– Что? – повернулся к нему Эмери. – Вы, конечно, в это не верите?
– В то, что некий профессор Академии добился успехов в своей области? Охотно верю, – сказал Элизахар.
– В то, что он... Ну ладно, все по порядку.
– Я слыхивал историю о Черном Сержанте, который приходит по ночам в казарму и душит новобранцев, – добавил Элизахар.
Фейнне рассмеялась и сомкнула пальцы на его запястье.
– Довольно! Не нужно смущать Эмери. В его истории все наверняка повернется иначе.
– Именно, – подтвердил Эмери. – Никого душить не будут. Наш профессор исследовал оптические свойства лучей, которые позволяют высвобождать естественные способности жителей Королевства к левитации. Однако затем он обнаружил, что этим дело не ограничивается: существуют якобы еще какие-то смешения спектров... Дальше начинается область предположений и догадок, потому что он свихнулся.
– Очень жаль, – вздохнула Фейнне.
– Из Академии его не выгнали, поскольку он был выдающимся ученым, и правящей королеве сильно не понравилось бы такое отношение к великому человеку.
– Королева удивительно добра и милостива, – сказал Элизахар.
Эмери чуть надул губы: ему не нравились такие откровенные выражения верноподданнических чувств. Сам он определял это для себя так: умереть за ее величество – пожалуйста, в любой момент; но кричать при этом «да здравствует Корона!» – никогда!
– Продолжайте, – попросила Фейнне. – Что же вы остановились?
– Получив на веки вечные приют в Академических садах, наш сумасшедший старичок зарылся где-то в здешних чащобах и продолжил заниматься своими таинственными исследованиями. Руководство Академии предположило, что он будет работать в любой обстановке, даже если его выдворить из сада и поселить где-нибудь в подвалах на блошином рынке Коммарши. Поэтому, сочли наши административные умы, лучше уж держать безумца под присмотром. Таким образом, Хессицион остался в Академии, хотя от преподавания его отстранили. Впрочем, вероятнее всего, последнего обстоятельства он даже не заметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61