Лебовера, с гладкими жирными боками, смуглый от солнца, брал толстыми пальцами запеченных в тесте креветок, опускал их в томатный соус и отправлял в рот. Одна из девушек задумчиво наигрывала на флейте. «Купальщица» в полупрозрачном сером платье, прилипшем к мокрому телу, тянула вино сквозь зубы, и красные капельки блестели на ее губах.
– Они здесь, – сказал не то хозяин заведения, не то кто-то из прислуги, и под навес заглянул молодой мужчина. У него был тонкий подбородок, изящный нос с горбинкой и небольшие черные глаза. В полумраке Лебовера не видел, как тот одет, но, судя по манерам вошедшего, не сомневался: очень богато и сдержанно.
– Господин Лебовера, – заговорил пришелец, – мне нужно сказать вам несколько слов наедине. Впрочем, вы вправе отказаться.
После этого он бегло огляделся по сторонам, как будто ожидал, что девушки поднимутся с места и выйдут. Однако Лебовера заворочался, обтер пальцы о салфетку и встал сам.
– Я редко отказываюсь, – проговорил он, улыбнувшись каждой из девушек, после чего двинулся к выходу. Всей своей гигантской тушей Лебовера напирал на хрупкого незнакомца, так что со стороны казалось, будто он вытолкнул того наружу.
Оказавшись на берегу, под светом луны и раскачивающихся на ветру фонарей, они рассмотрели друг друга. Лебовера видел человека знатного, привыкшего к власти, а тот увидел веселую гору жира, увенчанную хитрой улыбкой.
– Как я понимаю, это ваше первое представление? – сказал незнакомец.
– Мне проще разговаривать, если я знаю, с кем, – ответил Лебовера.
– Гоар, королевский кравчий, – сухо представился чужак. – Вам разве не сообщили?
Лебовера повел плечами, не собираясь обсуждать эту тему.
– Придворный! – сказал он. – Забавно.
Гоар сузил глаза.
– Быть придворным интересно, почетно, трудно, сложно, но вовсе не забавно, – ответил он.
– Благодарю за откровенность. Да, это наше первое представление.
– И у вас, разумеется, уже разработаны идеи других представлений?
– Наверное, если я хочу зарабатывать этим деньги, – беспечно ответил Лебовера. На самом деле он еще не знал толком, чем будет заниматься.
Гоар сказал, глядя вдаль, на пляшущие гирлянды огней Изиохона:
– Давайте прогуляемся. Я хочу сделать вам несколько предложений...
В ту ночь Лебовера поступил на королевскую службу и никогда не жалел об этом. Отныне ему принадлежал маленький водоем и фонтан на одной из небольших площадей недалеко от королевского дворца, и раз в году, на ежегодном празднике, Лебовера показывал жителям столицы новый танец, в котором участвовали девушки, юноши, струи воды, цветы, факелы, лепестки и веера. Случалось, у королевского кравчего возникала в Лебовере надобность, и тогда он присылал в Изиохон верных людей, а Лебовера, прочитав письмо и отправив его в огонь, оставлял «Тигровую крысу» на попечение служанок и куда-нибудь уезжал.
Отлучки хозяина продолжались недолго, и об их целях и смысле никто никогда не спрашивал.
Лебовера всегда был снисходительным хозяином и не устраивал своим слугам сцен из-за разбитой посуды или подгоревшего жаркого. Он не прощал только одного: отсутствия таланта. Его танцовщицы переходили из «Тигровой крысы» в богатые театры, встречали богатых покровителей, выходили замуж, начинали увлекаться ремеслами и открывали собственное дело... Так или иначе, почти все они рано или поздно оставляли Лебоверу, но между ними навсегда сохранялись добрые отношения.
Лебовера никогда не испытывал недостатка в людях. Он приводил к себе уличных попрошаек, платил штрафы за пойманных воришек и несколько раз даже связывался с малолетними проститутками. Все эти юные люди работали на него в харчевне и учились музыке, танцам, стихосложению. Одни управлялись с веерами, гоняя по воздуху лепестки так, чтобы те складывались в калейдоскопические узоры; другие жонглировали горящими факелами и фехтовали струями воды; иные умели пускать ленту извиваться и оплетать тело танцовщицы.
Среди детей редко встречались никуда не годные, но если Лебовере случалось ошибиться в человеке, он попросту выставлял его за порог, снабдив пирогом, вареными яйцами и парой монет.
И девушки, и юноши время от времени становились возлюбленными Лебоверы, но и те и другие неизменно покидали его. Ему нравились непрерывные перемены в своем окружении. Лебовера боялся постоянства еще больше, чем одиночества. Он был центром крошечного, вечно вращающегося мирка, создателем его и направляющей силой. Где-то в мире жили внебрачные дети Лебоверы, о которых он ничего не знал, кроме того, что они существуют. В большом столичном банке хранилось его завещание: «Тигровая крыса» и все деньги, какие найдутся на момент смерти Лебоверы, предназначаются любому из его детей, если тот захочет владеть наследством такого отца, каким был Лебовера, и сумеет доказать свое происхождение от него.
– Я ведь еще не рассказал вам о контракте, – сказал Лебовера Гальену и Аббане. – О моей почетной обязанности ежегодно на королевском празднике давать представление. Каждый год мы показываем новый танец на маленькой площади недалеко от дворца. Почти двадцать лет я владею этим правом, и еще никому не удавалось предложить ее величеству нечто более занимательное и красивое.
– Вы поете? – спросила у Аббаны вертлявая девушка в желтом платье. Ее волосы, густо переплетенные распущенными лентами, постоянно извивались на худой жилистой спине и острых плечах.
– Я... не пою, – ответила Аббана. – Впрочем... Возможно, не существует бездарных людей! – добавила она с вызовом.
– Мы фехтуем, – сказал Гальен. – Немного. Может быть, вам понравится танец с мечами и кинжалами. Если представление дается в воде – то очень эффектно.
– Попробуем, – ответил Лебовера. Он говорил доброжелательно и даже с некоторым энтузиазмом, но почему-то Гальену явственно слышалось, что это напускное.
Гальен чувствовал усталость. Он не успевал за ходом разговоров. Мысли говорящих метались, не успевая довершиться и оформиться. Время от времени Гальену казалось, что он понимает происходящее, но затем на довольно простую реплику внезапно следовал какой-нибудь финт рипост – и смысл беседы опять убегал, сверкая насмешливыми босыми пятками.
У Аббаны было бледное лицо, и несколько раз она зевнула. А вечеру все не было конца. Девушка с лентами вскочила на стол, поднялась на пальцы и пробежала мимо посуды. Поравнявшись с Софиром, она кончиком пальца поддела чашку с виноградом и ловко опрокинула ее. Софир выбросил вперед руку и схватил чашку на лету. Ягоды, взметнувшиеся над краем посуды, медленно опали вниз, а Софир гибким движением взлетел на стол.
Аббана увидела, как выгнулась и напряглась стопа юноши, как медленно, с вызовом, он тоже поднимается на пальцы. Арфа принялась петь, глухо, точно маленький барабанчик, – Аббана никогда не слышала, чтобы струны небольшой арфы издавали такие странные, воинственные звуки.
Софир лавировал среди посуды и корчил жуткие рожи, только глаза его оставались серьезными. Девушка то и дело задевала его лентами по лицу, и он, лязгнув зубами, поймал одну. В паническом бегстве девушка пролетела по всему столу и спрыгнула, а Софир с оскаленным ртом, не выпуская ленты, следовал за ней. Широко взмахнув руками, Софир обнял свою «жертву». Арфа рассыпалась звонким смехом.
Не выпуская ленты, Софир обернулся к остальным и поклонился, потянул за собой девушку. Та подергала плененную прядь.
– Пусти, зануда!
– Ты злая, Ингалора. Я голоден.
– Не смей жевать мои волосы.
Он выплюнул их и сморщил нос.
– Когда-нибудь я откушу у тебя ногу.
Ингалора подняла ногу, уперла ее в стену на уровне своей головы и уставилась на тонкий серебряный браслет, охватывающий щиколотку.
– Пожалуй, когда-нибудь я тебе это позволю, – сказала она.
Аббана поднялась со своего места.
– Нам пора, – проговорила она. – Было весело. Спасибо, Лебовера.
Лебовера рассеянно махнул ей, а Гальена не заметил: он пригнулся к женщине в фиолетовом платье и слушал, что она говорит.
Вокруг «Тигровой крысы» фонарей не было, только один слабо звал к себе, покачиваясь в конце переулка. Гальен и Аббана медленно шли на его свет, стараясь не сломать себе шею, – на мостовой попадались рытвины.
Море, засыпающее к ночи, тихо рокотало внизу, там, где обрывался город. Город бессонно веселился. С пляжа долетали всплески музыки и смеха. И вдруг Аббане показалось, что ей больше нет места в этой беззаботной жизни. Это было странно: в любое мгновение она могла выйти на пляж и присоединиться к любой компании танцующих. Ее бы приняли, даже начали бы за ней ухаживать. Но точно так же отчетливо она понимала: это ничего не изменит. Скользнет по поверхности, лизнет щеку – необязательное, неповторяющееся, случайное.
– Пора возвращаться в университет, – пробормотала она.
Но и университет выглядел теперь чем-то необязательным. Его тоже может не быть. Жизнь сделалась зыбкой, под ногами вместо твердой почвы вдруг оказалось шаткое болото, куда в любое мгновение можно было провалиться с головой.
И все же на другой вечер они пришли в «Тигровую крысу». Они этого не обсуждали. Иногда Аббане казалось, что им ничего не сказали о завтрашнем вечере, потому что это само собой подразумевалось: конечно, их будут ждать. Иногда – прямо противоположное: никому они там не нужны, потому и не пригласили.
Но они пришли. Притащились, как нищие на старое место, где как-то раз им подали медяк.
Их встретила Ингалора, опять с желтыми лентами в желтых волосах, только на сей раз они были по-разному подвязаны, поднимая и изгибая пряди причудливыми фигурами.
– А! – вымолвила она неопределенно.
И, повернувшись, побежала в глубину помещения.
Там уже горели факелы, воткнутые в гнезда на полу. Двое юношей, которых вчера Гальен не заметил, стояли чуть в стороне и сильно трясли кистями рук. Приглядевшись, Гальен понял, что они манипулируют с веерами.
Лебовера кричал из темного угла:
– Локоть выше! Цепочки должны звенеть!
Софир, танцуя, пересекал пространство, ограниченное факелами.
– Флейта! – рявкнул Лебовера, и послушно засвистела тонкая нота.
– По-моему, очень плохо, – громко объявила та женщина, что вчера была в фиолетовом. Сегодня она явилась почти обнаженной, в наряде из рваной рыбачьей сети, затканной искусственными цветами. Крупные прорехи позволяли видеть ее тело, очень белое, покрытое легким жирком, но мускулистое и крепкое.
Все разом остановилось. Ингалора перевернулась, взмахнув в воздухе ногами, и встала на голову.
– Мне так вовсе не кажется, – объявила она. – Ты пережимаешь. В начале всегда так. Полный разлад. Гармония приходит в процессе.
Лебовера взял персик и запустил им в одну из свечей, горевших на люстре. Промахнулся, взял другой.
– А если попробовать фехтование среди водных струй? – сказал Гальен.
– С другой стороны, – продолжала Ингалора, по-прежнему стоя на голове, – без лепестков вообще ничего не понятно. И не будет понятно. Совсем другая картина. Пусть попробуют с лепестками.
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты прекрасна, о задница Ингалоры? – обратился к девушке Софир, приседая и заглядывая в ее перевернутое лицо.
Она опустилась на пол, перекатилась по спине и села, широко расставив ноги, как игрушечная.
– Я вся прекрасна, – ответила она.
Софир жеманно засмеялся.
Лебовера захлопал в ладоши повелительно и так оглушительно, что не стало слышно арфу. Прибежала девушка в кухонном фартуке, принесла большую корзину с лепестками.
– Бросайте, бросайте! – приказал Лебовера, отходя на шаг.
Лепестки взлетели вверх, зачерпнутые полными горстями. Опять заработали веера, и воздух заполнился шелковистым мельканием: белое, красное, почти черное, почти зеленое... Некоторые попадали Софиру на губы. Он слизывал их и жевал, а один приклеился в углу его рта.
Рессан поймал женщину в рыбачьей сети за кончики пальцев и заставил пробежать вокруг себя, а потом отпустил. Она невозмутимо отошла и, подняв с блюда чей-то недопитый бокал, залпом выпила вино.
Аббана тоже взяла вино. И Гальен. Некоторое время они пили молча, глядя, как то складываются, то рассыпаются неоформленные обрывки танца. Неожиданно Гальен, вдохновившись, сделал резкий, изящный выпад воображаемым мечом. Аббана отпрянула и облилась вином.
– Дурак! – крикнула она неожиданно пронзительным голосом. – Ты что?
– Ничего! – заорал он. – Стоишь тут!
Она застыла, широко раскрыв рот, и только грудь то поднималась, то опускалась. Потом из ее горла вырвалось тихое шипение.
– Твое фехтование – дрянь, – просипела она.
– Твое тоже, – сказал он нарочито спокойно и аккуратно поставил кубок на стол.
Она подлетела к нему и замахнулась, но он перехватил ее руку и начал смеяться.
Ингалора, Рессан и Софир, не сговариваясь, закружили вокруг них в танце. Они то прижимались друг к другу, то отскакивали, их босые ступни уверенно прикладывались к каменному полу, а руки, изламываясь в локтях, то соединялись, то расходились в стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61