Затем Аббана ощутила сильный толчок в спину. Не прекращая пляски, Рессан ударил ее коленом. Аббана качнулась, схватилась за Гальена, но и он плохо держался на ногах: Софир, подпрыгнув, лягнул его в бок.
– Ай! – вскрикнула Аббана.
Безмолвный танец продолжался. К дробному топоту пяток добавилось ехидное пение арфы: она нарочито фальшивила и тянула ноту за нотой. Потом истерично завизжала флейта.
Прыжки танцующих делались все более безобразными: так лягушки взлетают над раскаленными камнями, на которых их пытается зажарить глупая хозяйка. Старая шутовская пантомима. Рессан, будучи ребенком, зарабатывал ею себе на жизнь.
И каждый толчок приближал Аббану и Гальена ближе к двери. Прочие завсегдатаи «Крысы» стояли вдоль стен, точно почетный караул, и хлопали в ладоши. Ритм становился все более быстрым, все громче отражался звук от старых каменных стен. Казалось, даже мятая жестяная посуда – наследие лихого торговца скобяными изделиями – резонирует и звенит в такт. Лебоверы нигде не было видно.
Перед глазами Аббаны все плыло. Ей невыносимо хотелось вырваться и убежать, но ее не выпускали из круга. Рессан крикнул:
– Хей!
И, подскочив особенно высоко, с громким хлопком опустился на пол. Остальные мелко и быстро затопали. Круг распался. Пошатываясь и хватаясь друг за друга, Гальен и Аббана устремились к выходу.
И тотчас все для них исчезло – осыпавшаяся штукатурка стен и тусклый блеск жести, мелькающие растопыренные руки танцоров, багровая неподвижность факельного огня, – осталась только жгучая чернота ночи, и они погрузились в нее.
Незатейливые кабачки в портовой части города распахнули им объятия, и они, точно продажная женщина, послушно переходили из рук в руки, жадных, отбирающих, шарящих по телу и душе в поисках дешевой поживы. От выпитого им становилось только темнее и тяжелее.
Они проснулись возле маленького каменного дома, где-то на окраине Изиохона.
Аббана подняла голову, сквозь муть разглядела равнодушное солнце и вдохнула влажный, тяжелый воздух.
– Мы все еще здесь, – раздался голос Гальена. – В Изиохоне.
Она села и заплакала, зло, остренькими, колючими слезами.
– Мы – не дрянь! Мы – не пустое место! – выталкивала она из груди неловкие слова, но каждое из них норовило застрять.
– Какая разница, – сказал Гальен. – Просто пора все изменить. Навсегда.
Он протянул ей руку и помог подняться. Погладил по лицу. Красивое молодое лицо, передернутое сейчас злостью, но все равно красивое. Аббана никогда не станет тихой, кроткой – в ней всегда будет гореть эта неудержимая тяга к полной, безраздельной свободе. Невероятное ощущение родства захлестнуло Гальена.
– Родная, – сказал он ей.
Она непонимающе глянула на него.
– Ты чего? – спросила Аббана с подозрением.
Он вздохнул.
– Ничего. Мы с тобой – одно и то же. Ты и я. Как брат и сестра. Понимаешь?
Она прищурила глаз, с вызовом бросила:
– Это любовь?
Гальен покачал опущенной головой:
– И да, и нет. В определенном смысле – да, несомненно. Но в другом смысле – нет. Просто родство. Ближе кровного.
Тогда Аббана прижалась растрепанными волосами к его плечу, длинно вздохнула и сказала просто:
– Пойдем, Гальен. Скорее уйдем отсюда.
Эта таверна сильно отличалась от «Тигровой крысы»: она была намного меньше, и народу в нее набивалось существенно больше.
Здесь запросто дозволялось быть никем. Просто сидеть с поникшими плечами и тянуть охлажденное вино или посматривать на женщин, ходящих между двумя длинными столами.
Гальен и Аббана пристрастились проводить остаток вечера именно здесь. Точнее, они приходили сюда уже в четвертый раз и постепенно начали считать свое появление в «Сапогах» традиционным.
Они знали, что не встретят знакомых. В подобном месте – нет, никогда. С каждым разом они выпивали все больше.
В тот вечер «Сапоги» были особенно шумными, но что происходило в полутемном душном помещении – разобраться сразу не удавалось. Друзья, уже сильно навеселе, поначалу и не пытались. Аббана сражалась с третьим кувшином, Гальен наблюдал за ней с пьяным интересом.
Время от времени его посещала мысль об Академии. Через неделю предстоит ехать обратно в Коммарши – их время в Изиохоне подходит к концу. Опять сады, лекции, разговоры об искусстве, о гидропонике, о полетах. Затем начнутся шушуканья: то одному, то другому студенту будут предлагать хорошее место. Прежняя жизнь представлялась теперь Гальену бесконечно далекой. Для того, чтобы вернуться ко всему этому, потребуется сделать над собой невероятное усилие.
И Гальен понимал, что сил совершить этот шаг у него недостанет.
Он даже в точности знал, почему. Обида на необъяснимое поведение братьев изглодала его. Они с Аббаной спасли их от толпы «черных». Аббана была – пусть недолгое время – подругой этого мальчишки Ренье. Ренье, между прочим, младше Аббаны на целых два года, но это не помешало девушке снизойти до него.
Гальена не оставляло ощущение, что Эмери властно вмешался в их жизнь. Заставил поступить по-своему, утащил в Изиохон, поселил в уютном домике, показал им море, беспечные танцы на берегу, прохладное вино теплыми, обволакивающими вечерами – а потом попросту бросил. Живите как хотите.
«Аристократы», – подумал Гальен.
И в тот же миг, словно в ответ на его мысли, по питейной прокатился чей-то презрительный хохот:
– Аристократы!
Гальен поднял голову, прислушался. И вдруг он заметил, что Аббаны рядом уже нет. Крепко пьяная, девушка сидела на коленях у какого-то могучего мужчины, одетого, несмотря на жару, в кожаный колет, очень замызганный. Мужчина что-то говорил об аристократах – жалких слабаках, и о настоящих воинах, о свободе, о женщинах из кочевых племен, о лошадях... Время от времени он проводил потной ладонью по растрепанным волосам Аббаны, и тогда она принималась громко хохотать.
Гальен поднялся со своего места и потащился к ней. Смутно он понимал, что тот здоровенный детина не сделает Аббане ничего дурного; однако ему не нравилось, как тот вытирает свои чумазые лапы о ее волосы.
– Гальен! – вскрикнул кто-то прямо над ухом у бывшего студента.
Покачнувшись, Гальен остановился. Прямо перед ним сидел Эгрей. И улыбался от уха до уха – открытой, обаятельной улыбкой.
– Что ты здесь делаешь? – Гальен нашел в себе силы удивиться.
– Я-то? А вон сидит мой сержант. – Эгрей показал на мужчину в кожаном колете. – Видишь? – Он чуть повертелся на скамье, не поднимаясь. И, замечая недоумение на лице бывшего однокашника, засмеялся: – Я солдат! Скоро предстоит дело: кочевники, по слухам, двинулись на Саканьяс. Якобы тамошние горожане отхватили под свои пашни кусок их пастбищ.
– А может, так и есть? – спросил Гальен.
– Дружище, да ведь это неважно! – Эгрей схватил его за руку, и Гальен поразился тому, каким сильным стал он теперь. – Садись! Я наливаю.
– Аббана... – попытался протестовать Гальен. – Слушай, я не хочу, чтобы Аббана...
– Да брось ты, – расслабленно махнул Эгрей. Он мельком глянул в сторону своего сержанта и тотчас отвернулся. – Он хороший парень. С Аббаной ничего не случится. Она ведь женщина.
Гальен сам не понял, как уселся рядом с Эгреем.
– Как же ты сделался солдатом?
– Нет ничего проще. Подошел к сержанту и записался. Люди всегда нужны, а фехтованию нас обучали.
Гальен зажмурился и помотал головой. Эгрей придвинул к нему свою кружку, наполовину полную.
– Выпей.
Гальен послушно приложился. В голове у него шумело.
– Я все-таки не понимаю, – снова заговорил он. – После того... случая... когда погибла Софена... Ты ведь куда-то уехал?
Эгрей чуть погрустнел, и сквозь дурман Гальен увидел мудрую горечь в его глазах.
– Ну да, а ты как думал? Мне было куда ехать, иначе я никогда не бросил бы Академию. Точнее, я был уверен в том, что мне есть, куда податься.
– И куда?
– К графу Кросту. Видишь ли, Гальен, приблизительно за неделю до поединка магистр Даланн остановила меня и сообщила, совершенно конфиденциально, что граф Крост прислал в Академию запрос. Дескать, ему требуется новый управляющий. Место хорошее, платят много, работа интересная – и все такое. Но вот незадача: граф хотел бы выбрать из нескольких кандидатур. Магистр шепнула мне по большой дружбе, что она представит только две кандидатуры: мою и Софены. Но мне, мол, беспокоиться нечего: граф Крост, несомненно, предпочтет мужчину.
– Странно, – пробормотал Гальен. – Зачем ей было сообщать тебе все это?
Эгрей пожал плечами.
– Понятия не имею. Однако я нижайше поблагодарил магистра. Под конец она дала мне совет: непременно побить Софену в каком-нибудь диспуте. Я должен убедительно показать, что мои успехи в учебе превосходят достижения бедняжки Софены, которая – будем откровенны! – ничего из себя не представляла.
– Давай не будем дурно говорить о покойнице, – строго предложил Гальен.
Эгрей пожал плечами.
– Да пожалуйста... Мне все равно. Покойники никогда еще меня не тревожили. В отличие от живых...
– Зачем ты убил ее? – спросил Гальен. Он вдруг понял, что Эгрей вот-вот скажет ему правду.
– Чтобы не стояла у меня на пути, – просто ответил Эгрей. – Мне нужно было получить это место. Ну да, а что ты удивляешься? Разве ты не сделал бы то же самое, будь у тебя возможность, не заканчивая курса, сразу получить должность управляющего в богатом имении?
Гальен попытался заглянуть в себя и найти ответ в глубине души, но там зияла удручающая пустота. Он попросту не знал.
– Не знаю, – пробормотал Гальен.
– Я рассчитал все правильно и убил ее в точности так, как предполагал. Меня раскусил только один человек. Проклятье, я не ожидал, что он притащится на этот поединок! Если бы не Элизахар, никто из вас и не догадался бы о моей проделке... Ну да ладно, дело прошлое. – Он похлопал Гальена по руке, а затем улыбка Эгрея сделалась кривой. Он как будто насмехался сам над собой. – Я уехал из Академии и направился прямехонько к графу Кросту.
– И что граф?
Эгрей деревянно расхохотался.
– А ничего! Никто ни сном ни духом не ведал там ни о каком новом поместье. Заявки в Академию они тоже не присылали. Я попытался поговорить с самим графом, настаивал, ссылался на магистра Даланн. Бывает ведь, что слуги ничего не знают.
– И что граф? – снова спросил Гальен.
– Велел поколотить меня палками и выгнать за пределы своей земли, – сказал Эгрей. – На этом моя карьера управляющего завершилась.
Гальен помотал головой.
– Я ничего не понимаю...
– Я пока тоже мало что понимаю. Думаю, магистру Даланн нужно было, чтобы мы с Софеной убили друг друга. Только неясно, зачем.
– У Софены не было ни единого шанса убить тебя, – возразил Гальен. – Магистр Даланн однозначно добивалась того, чтобы ты убил Софену.
– Еще менее понятно. Впрочем, – Эгрей отобрал у приятеля кружку и одним махом прикончил остававшееся в ней вино, – мне это безразлично. Я записался в солдаты, и теперь моя жизнь изменилась.
Их мирную беседу прервал визг Аббаны.
– Ненавижу! – кричала девушка. – Проклятые аристократы! У них – все, они – с рождения все имеют... Они воображают, будто... могут топтать... и достоинство... что угодно – ногами! Им – все, а другим – ничего! Могут жизнь сломать!
– Ого! – выговорил Эгрей, иронически поднимая брови. – Кто это так досадил нашей Аббане?
– Эмери со своим братцем, – хмуро ответил Гальен.
– У Эмери есть брат? Никогда не слышал.
– Младший. Еще сопляк.
Эгрей покачал головой.
– Знаешь что, Гальен? Сдается мне, не одного меня в этой Академии использовали и выбросили. Нам, отбросам общества, следует держаться друг друга.
Гальен схватил его за руку.
– Ты прав! – страстно проговорил он. Теперь ему казалось, что он нашел единственный выход из положения, в котором они с Аббаной очутились. – Коль скоро мы для них – отбросы... Так и будем отбросами!
Эгрей чуть приподнялся и заорал:
– Сержант!
– До сих пор не верю, что мы это сделали, – сказала Аббана.
Они уже сутки шагали вместе с отрядом наемников, удаляясь от Изиохона.
– По-моему, это было здравое решение, – отозвался Гальен.
– Здравое! Принятое в пьяном виде, – фыркнула девушка.
– Ты жалеешь? – спросил Эгрей.
Она покачала головой.
– Мы действительно не могли вернуться в Академию. Она исчерпала себя. Не знаю почему, но мне даже думать об этом месте отвратительно. Особенно после того, что ты рассказал о том, как поступили с Софеной и тобой.
Эгрей ухмыльнулся.
– Душенька, зато теперь мы свободны!
Они переглянулись – все трое, а затем, не сговариваясь, прибавили шаг.
Скоро отряд перевалил первую гряду, и для троих бывших студентов Изиохон навсегда остался в прошлом.
Глава двадцать восьмая
ОХОТНИК
Элизахар знал, что Чильбарроэс подсматривает его сны. Но это были неинтересные сны – из числа тех, которые Элизахар разделял с множеством других людей. Сны о том, что нужно срочно ехать, но в последний момент пропала какая-то нужная вещь. Сны о том, что кровать вместе со спящим в ней человеком летит по неинтересному небу, где может встретиться разве что дымовая труба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61