коротким, жирным – и длинным, бледным.
Частокол чернел поблизости, охотничий домик скрывался за ним. Ни факелов, ни девушки не было.
– Хорош, нечего сказать! – хрипло прошептал Чильбарроэс, выпуская Элизахара. – Слюнтяй! Еще бы в обморок упал, старая дева!
Элизахар сдавленно закашлялся.
– Ты едва не задушил меня, – упрекнул он старика.
– Ха! Ты едва не заорал! – ответил тот зло. – Знал бы заранее, что ты так раскудахчешься, – ни за что бы с собой не взял!
– Чей это сон?
– Его сейчас видят по меньшей мере два человека: мать девушки и человек, который ее украл, – сказал Чильбарроэс. – Ну, и еще мы с тобой. Впрочем, ты ведь не спишь. Ты находишься здесь на самом деле. Я еще не научился вынимать из человека душу, чтобы отправлять ее в путешествие по чужим грезам. Так что можешь не стараться ущипнуть себя или что там положено вытворять, чтобы проснуться. Ты и без того не спишь.
– Я не сплю? – удивился Элизахар.
– Вот именно! Все-таки ты удручающе глуп, Элизахар. Зачем я рассказывал тебе о моих снах? Чтобы ты так ничего и не понял?
– Я... действительно не понимаю, – признался Элизахар. – Я простой солдат.
– Больше нет, – заявил Чильбарроэс.
– Значит, я – здесь, на том самом месте, где мне и надлежит быть? – Неожиданно Элизахар улыбнулся. – Я не сплю, мне не придется разыскивать этот дом, потому что я – здесь, и Фейнне – тоже здесь, за этой оградой?
– В общем и целом ты оцениваешь ситуацию довольно точно. Единственная неприятность заключается в том, что туда, за частокол, тебе не пробраться.
– А если действовать с помощью снов?
– Два варианта. – Чильбарроэс поднял палец. – Либо сон становится явью, и тогда мы имеем Фейнне с выколотыми глазами, падающую с небес прямо на колья... Ты этого хочешь? Нет? Я тоже не хочу. Либо ты делаешься частью сна, и в таком случае твои действия теряют всякий смысл. Любое убийство, любое бегство, совершенное в одном сне, будут уничтожены другим сном. Действия, совершенные в снах, не имеют значения. Они равнозначны. Их можно не совершать вообще.
Элизахар выпрямился. Тело одеревенело, как будто он долго сидел в неподвижной позе.
– Что я должен делать? – спросил он прямо.
– Спрятаться и выжидать, – ответил старик. – Она – там. Ты – здесь. Жди удобного случая. Прячься в лесу. Наблюдай. Высматривай для себя лазейку. Я буду приглядывать за тобой, насколько у меня это получится. Прощай.
И старик пропал.
Элизахар встал на ноги, сделал несколько шагов: следа Чильбарроэса он не заметил. Однако охотничий домик по-прежнему стоял на месте, и оттуда уже тянуло дымком: там проснулись и начали готовить завтрак.
Луны канули за край леса, воздух порозовел: заря готовилась вступить в лесные хоромы, и их величества деревья горделиво замерли в ожидании этой важной встречи.
Глава двадцать четвертая
ДЯДЯ АДОБЕКК
Поместье, куда направлялись Эмери и Ренье, было пожаловано их предку почти семь веков назад за доблесть, проявленную в бою, и с тех пор ни разу не дробилось между наследниками. Когда умер последний потомок мужского рода, оставшийся после легендарного храбреца, поместье отошло к дочери.
Теперь этими землями и замком владели дед и бабка братьев. Их мать давно умерла, и красивая маленькая гробница, где упокоилась Оггуль, встречала каждого, кто въезжал в имение.
В трех десятках миль от моря начинались пологие холмы, которые уже через полдня пути сменялись невысокими лесистыми горами, а к вечеру путники добирались до первой речной долины из четырех, рассекающих эти горы. При спуске в долину на живописном склоне издалека виднелся белый купол, расписанный золотыми звездами, а затем постепенно появлялись и тонкие витые колонны с резными капителями в виде поникших, увядших цветов. Крошечный садик был разбит вокруг этого изящного строения, всегда пестрый и цветущий. За ним всегда тщательно ухаживали.
– Вот и могила Оггуль, – шепнул Ренье, лаская взглядом последнее прибежище матери.
Эмери благоговейно склонил голову.
Братья почти не знали ее. Оггуль ушла из жизни, когда старшему было чуть больше пяти лет, а младшему – чуть меньше. Прекрасное, нежное видение, всегда печальное, с мягкими руками, мать вспоминалась смутно, точно затененная розоватым туманом. От нее пахло цветами – чуть привядшими лилиями. Иногда она пела. У нее был негромкий, низкий голос.
Фоллон спешился первым и поспешил преклонить колени перед гробницей. Братья последовали его примеру. Здесь было тихо и благоуханно.
Затем все трое снова сели на лошадей и проехали еще несколько миль, прежде чем разбить лагерь на ночь в долине.
Возвращение домой взволновало братьев больше, чем они могли предположить. Они не были здесь два года – очень важных два года, за которые мальчики превратились в юношей, избалованные барчуки – в студентов университета. Теперь же, возвращаясь обратно, они как будто вновь обретали самих себя – себя истинных.
Как это всегда случается в годы взросления, братья не только получили новые знания и качества, но и изрядно подрастеряли детские свои достояния, живя среди чужих людей. Каждый шаг по направлению к замку словно бы отдавал им назад частицу их прежнего «я».
Замелькали важные, памятные места. Вот здесь Ренье упал с лошади и повредил ногу, а там они с братом заблудились в двух шагах от дома. Как было стыдно, когда их отыскала кухарка и, браня на чем свет стоит, привела к себе, чтобы умыть! У этого дерева они узнали о смерти матери, которая ушла к феям, прекрасным, как она сама... А за поворотом будет большой белый валун, возле которого Эмери сочинил свою первую мелодию.
Все эти события, большие и крошечные, имели огромное значение для братьев – и больше ни для кого на всем белом свете. Здесь обитала их душа, и сейчас они с особенной остротой ощущали это.
Замок, выстроенный на противоположном берегу небольшой, бурной по весне реки, был виден издалека и казался поначалу совсем небольшим. Стройные башенки, перестроенные совсем недавно, на памяти бабушки покалывали небо, как сказочные веретена, и небо над ним послушно засыпало, подобно заколдованной принцессе, подчиняясь неизбежности старинной сказки. Мутноватое тихое, оно неподвижно зависало над стенами и башнями, и лишь изредка по нему неспешно шествовали упругие белоснежные облака. Замок находился в котловине, над которой редко шли дожди. Обычно осадки выпадали к северу отсюда – именно там находились принадлежавшие замку деревни.
Появление молодых господ не вызвало суматохи. Их ждали, к их прибытию все было готово. Прежние комнаты превращены из уютных детских в достойное обиталище для избалованных и образованных юношей. На кухне подпрыгивает в нетерпении робкое желе, солидно подрагивают пудинги, вальяжно нежится среди тушеных овощей крепко перченое мясо, и у каждой бочки с напитками разной степени крепости откровенно выжидающий вид.
Слуги по очереди приветствуют въезжающих в замок. Ренье улыбался во весь рот, сияя и одаряя каждого частицей своего лучезарного обаяния. Эмери тоже чуть раздвинул губы. Он был взволнован, и симфония, звучавшая в его ушах и слышная пока что ему одному, почти оглушала его. Он ощущал прикосновения рук – слуги хватали его за колени, за сапоги, а когда он спешился и тотчас был лишен коня – за руки, за плечи, даже за волосы.
Ни дед, ни бабушка не вышли к вернувшимся внукам, хотя – и это было известно всем – наблюдали за ними из окна, полностью готовые к встрече. По обычаю, следовало сперва поздороваться со всеми низшими, не пропустив никого, вплоть до дворового пса, а затем, переодевшись, явиться на прием к господам. Братья не намеревались отступать от этого обыкновения.
Они вбежали в свои комнаты, расположенные на втором этаже главной башни дверь в дверь.
Для Эмери слуги приготовили расчерченную нотную бумагу, перо и чернила, а в углу стоял старый клавесин их матери – тот самый, к которому некогда мальчикам запрещали даже прикасаться.
Эмери благоговейно открыл крышку, прикоснулся губами к клавишам. Клавикорды, оставшиеся в Изиохоне, заберут гораздо позднее. Поскольку их с Ренье отъезд должен был оставаться тайным, то с инструментом еще предстоит немало хлопот. Возможно, бабушка сочтет возможным купить его через подставных лиц, когда квартирная хозяйка объявит распродажу оставшихся после жильцов вещей. Нужно будет поговорить об этом с госпожой Ронуэн.
Ренье обнаружил у себя в комнате новые пяльца для вышивания и огромную коробку с нитками восемнадцати цветов – неслыханное богатство! – а также пачку картонов с узорами. До отъезда в Академию вышивание было одним из любимых занятий Ренье: оно, по его мнению, воспитывало художественный вкус, твердый характер и дьявольское терпение.
«Женщина никогда не одолеет мужчину, умеющего вышивать, – заявил он как-то раз своему брату. – Полагаю, именно рукодельничанье делает их такими сильными». Говоря о «сильных женщинах», он имел в виду, конечно, их бабушку, госпожу Ронуэн, которую не могло сломить ничто, даже безвременная кончина дочери, прекрасной Оггуль.
Госпожа Ронуэн ничуть не изменилась за минувшие годы. Когда братья явились к ее руке, бабушка встретила их в зале с камином. По-прежнему величавая, рослая, в темных тяжелых шелках – несмотря на жару, бабушка представлялась братьям скалой, истинной твердыней под стать замку. Дед, стоявший рядом с ней, выглядел немного постаревшим, но все так же свирепо хмурил брови.
– Ваше обучение закончено, – объявила бабушка. – Фехтование, уроки красноречия и танцев, студенческое пьянство и влюбленные белошвейки остались в прошлом. Ваш дядя вам все объяснит.
Господин Адобекк, младший брат госпожи Ронуэн, ворвался в комнату в тот самый мот, когда бабушка завершила свою тираду и простерла руку в сторону двери. Выглядело это эффектно.
Конюший ее величества правящей королевы-матери был высоким, крепким мужчиной лет пятидесяти, с мясистым носом, широким подбородком, сочными губами и небольшими, рассеянными, но на самом деле очень цепкими глазами. Одетый в длинную тяжелую мантию поверх придворного платья, с пышными оборками, похожими на пузыри, на плечах, локтях и коленях, господин Адобекк выглядел устрашающе величественно.
Он зачем-то обтер об одежду руки и, поднеся их к глазам, внимательно осмотрел каждый палец. Это занятие полностью поглотило его на несколько минут.
– Я велел подать вина и фруктов прямо сюда, – проговорил Адобекк отрывисто. Он обращался непосредственно к внучатым племянникам, не обращая внимания на недовольную гримасу госпожи Ронуэн. – Поговорим сейчас, чтобы у вас было больше времени подумать.
Вино и фрукты немного запоздали, поэтому слуга, их доставивший, удостоился свирепого взора – что, впрочем, не произвело на нерасторопного малого большого впечатления. Он невозмутимо поклонился и покинул комнату.
Вслед за ним вошла полуголая служанка, разрисованная минеральными красками. Желтые и синие растения на ее коже чередовались с волнистыми линиями красного цвета.
При виде этого дикарского великолепия у бабушки Ронуэн перехватило дыхание. Она устремила на своего брата пронзительный взгляд, однако тот и бровью не повел.
Девушка поставила таз для умывания с ароматизированной водой, в которой плавали лепестки, положила рядом вышитое полотенце и робко удалилась вслед за первым слугой.
Братья переглянулись. Дядюшка никогда не упускал случая подразнить суровую Ронуэн. Надо полагать, созерцание негодующего лика старшей сестры входило в число излюбленных удовольствий Адобекка.
Ренье сразу схватил персик и принялся уничтожать его. Эмери рассеянно точил зубами виноградную кисть. Адобекк, ловко управляясь с широченными рукавами, взял бокал с легким, разбавленным вином и заговорил с племянниками вполголоса:
– Что вам известно о Древней Крови?
– То же, что и всем в Королевстве, – ответил Эмери. – Эльсион Лакар, Древняя Кровь, – это эльфы, предки правящей династии. Эльфийское происхождение королевы – основа нашего процветания и благоденствия. Есть что-то еще, что нам следует узнать?
– Дорогой дядя, это похоже на экзамен, – заявил Ренье, чавкая.
– Не умничай, – вмешалась бабушка.
Дед, пользуясь важностью беседы, которая поглотила его родственников, всерьез принялся за кувшин с вином.
Разрисованная служанка опять всунулась в комнату, пристально глянула на Адобекка и почти сразу скрылась.
– А фейерверк вечером будет? – ни с того ни с сего спросил Ренье. – Раньше вы всегда привозили фейерверки из столицы, дядя.
– Мастер, у которого я воровал фейерверки, сейчас слишком занят, – ответил дядя Адобекк. – Впрочем, когда вы окажетесь при дворе, вы увидите их довольно.
– А нам предстоит жить при дворе? – хладнокровно удивился Эмери. – Вот так новость!
Ренье поперхнулся. Нет, конечно, они с братом ожидали, что когда-нибудь это случится. Молодые дворяне, потомки древнего рода, который из поколения в поколение верно служил эльфийской династии, естественно, рано или поздно очутились бы при дворе ее величества королевы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61