– Что, не верите? Не такие уж большие деньги за вас заплачены. Мы всегда имеем возможность пренебречь одним или двумя студентами, если в этом возникнет необходимость.
Софена вдруг испугалась. Она поняла, что магистр Даланн не шутит. С бородавчатого лица на девушку смотрели холодные, очень умные глаза. «Интересно, сколько ей лет? – подумала Софена. – Что бы ей такого сказать, чтобы разжалобить?»
– Простите, – выговорила она наконец. – Я была нездорова все эти дни.
– Желаю скорейшего выздоровления, – фыркнула Даланн. – Вам понадобится железное здоровье, чтобы сдать мне зачеты, без которых я не допущу вас к окончательному испытанию.
– Какие зачеты?
– Список возьмете в моем кабинете. Я специально для вас вывешу. На дверь, – сказала Даланн и зашагала прочь.
Софена посмотрела ей вслед с ненавистью. Вот ведь привязалась! О дурном нраве магистра Даланн ходили разные слухи. С нее станется ходатайствовать об отчислении Софены.
Девушке вовсе не хотелось расставаться с Академией. Ради чего? Ради того, чтобы вернуться в бедную усадьбу, где она больше никогда уже не будет счастлива? Нет, она должна устроить свою судьбу самостоятельно, и лучшего места, чем Академия, для этого не найти.
Кафедра оптики помещалась в небольшом плоском здании, которое размещалось в глубине академического сада. К нему вела длинная тенистая аллея. Старые деревья с мощными стволами, похожими на связки полуколонн, сплетались кронами в вышине, словно задавшись целью не пропускать ни одного солнечного луча. И все же то и дело какой-нибудь бойкий лучик находил себе лазейку в плотной листве и принимался чертить пятна на влажном красноватом песке, которым была посыпана аллея.
Затем аллея расступалась, и на широкой выстриженной поляне взору являлся дом, сложенный из светло-серого камня, круглый в плане. Огромные окна, прорезанные по всей половинке окружности, не были застеклены чтобы лучи свободно проникали внутрь. Иногда в оконные проемы вставлялись фильтры разного спектра.
Внутри здание не было разделено на помещения – ни одна перегородка не рассекала его. Редкие массивные колонны были снабжены стойками и держателями для приборов.
Кафедра, с которой магистр Алебранд читал лекции, помещалась в самом центре и представляла собой круглое сооружение из цельного древесного ствола – отполированный пень, в котором имелись ступеньки. Кряхтя и отдуваясь, магистр забирался на самый верх и там устраивался по-своему: то впивался широкими короткопалыми руками в ограждение, выставленное на уровне его груди, то вдруг начинал подпрыгивать и взмахивать кулаками, то усаживался и укладывал на ограждение толстый подбородок, заросший толстой же, обрубленной по нижнему краю темно-рыжей бородой.
Как ни странно, паясничанье магистра помогало студентам лучше сосредотачиваться на предмете и усваивать вещи, которые, как им представлялось поначалу, были совершенно неудобопонимаемы.
Появление на лекции Софены вызвало всеобщий стон удивления. Даже магистр воззрился на нее не без иронического восторга:
– Неужто сама госпожа Софена изволила почтить своим присутствием мои скромные занятия? Похвально.
Софена уселась, держась очень прямо и не глядя по сторонам. Еще не хватало – показывать, что она смущена!
Аббана придвинулась к ней поближе, разложила на коленях таблички, раскрыла так, чтобы подруге была видна схема, нарисованная на прошлом занятии.
– Мы говорили с вами о соединении спектров, – начал магистр. – Соединения бывают живыми и мертвыми. Мертвые не представляют для нас никакого интереса. Живые могут отличаться от них лишь на малую долю, но эта малая доля оказывается решающей. Интересно, что наш выдающийся ученый – чье имя вам, несомненно, хорошо известно...
– Хессицион! – озорничая, сказал кто-то из студентов.
– Я бы поостерегся говорить так определенно, – магистр шевельнул бородой в ту сторону, откуда донеслась реплика, – но, во всяком случае, вы близки к истине. Итак, этот ученый...
– Хессицион! – прозвучал другой голос, с противоположной стороны.
– Я буду удалять с занятия! – обещал магистр, и все притихли. – Сперва он произвел вычисления и доказал, что это возможно чисто теоретически, а затем приступил к практическим испытаниям.
Эгрей поднял руку.
– Что? – кивнул ему магистр.
– Почему вы избегаете произносить вслух его имя?
– Потому что это может привести к непредсказуемым последствиям. Среди студентов ходят различные слухи. Хочу вас предупредить о том, что большая часть этих слухов основана на совершенно истинных событиях. Кроме того, у меня отсутствует желание выставлять выдающегося человека на посмешище слабоумных юнцов. Садитесь, господин Эгрей, и больше не отвлекайте меня от основной темы нашего занятия.
Некоторое время магистр – как будто нарочно для чтобы помучить досадивших ему студентов, – гнусавил различные формулы, каждая из которых неизменно оказывалась ложной: он называл это «ознакомление с историей вопроса». Аббана в конце концов отбросила заточенную палочку: ей надоело записывать, а потом стирать.
Магистр, как оказалось, пристально следил за аудиторией. Как только большинство слушателей перестали фиксировать каждую из длинного ряда продиктованных им постоянных и переменных величин, магистр Алебранд назвал истинную формулу.
– Она была выведена после долгих размышлений, бесчисленного множества проанализированных ошибок и получила блестящее подтверждение в практических экспериментах, – скрежетал Алебранд, с удовольствием наблюдая за тем, как студенты панически заглядывают в тетради к тем, кто догадался записывать все подряд.
Первой сдалась Аббана.
Она подняла руку.
Несколько минут Алебранд не обращал на это внимания и наконец кивнул:
– Можете задавать свой вопрос.
– Господин Алебранд, мы не успели записать формулу.
– Очень плохо, госпожа Аббана.
И продолжил объяснение.
«Он издевается над нами, – прошептала Софена на ухо подруге. – Как мы можем это терпеть?»
«Он всегда такой, – ответила Аббана. – В сущности, хороший. Очень интересно излагает предмет. И, что самое главное, он действительно знает то, о чем говорит».
– У нас появилась счастливая возможность проверить еще одну гипотезу, – продолжал между тем магистр. – Согласно одной его теории, оптические свойства лучей лун Стэксэ и Ассэ могут быть абсолютно объективны.
– Поясните! – крикнул кто-то.
Магистр метнул в ту сторону пронзительный взгляд.
– Мне не составит ни малейшего труда пояснить данную мысль, господин уж не знаю как вас там. Особенно если вы будете сидеть тихо и внимать тому, кто намного старше вас и уж конечно куда больше знает в означенной области.
– Это вы о ком? – спросила Софена.
Алебранд полностью проигнорировал этот выпад.
– Принято считать, что свойства лучей существуют исключительно в субъективном их восприятии. То есть, переводя на язык, понятный слабоумным юнцам, «вижу – летаю». Однако это не так. Зададимся вопросом: остаются ли лучи наших лун при своих свойствах в том случае, если означенный юнец не поглощен практикумом по левитации (столь необходимым ему для сдачи экзамена), но сидит в кабаке «Сто ослов» или как там называется эта забегаловка, и пропивает там деньги, присланные ему мамочкой для покупки астролябии?
Изрыгнув эту тираду, магистр вышел из-за заграждения и сделал несколько шагов по ступеням вниз, к аудитории. Он обошел свою круглую кафедру несколько раз, постоянно спускаясь на одну ступеньку, – как бы огибая ее по спирали. Студенты завороженно следили за ним.
Наконец магистр Алебранд остановился на самой нижней ступени, воздел к потолку толстые руки, пошевелил пальцами и возопил:
– Нет!
После чего стремительно взбежал на самый верх.
– Нет, господа ослы! Нет! Пока вы попусту тратите драгоценное время, отпущенное вам для того, чтобы вы стали чуточку умнее, лучи наших двух лун полностью сохраняют свои свойства! Пол-но-стью со-хра-няют свой-ства! Записали?
Магистр обвел студентов взглядом.
– Записали, – раздался спокойный голос Элизахара.
Алебранд впился в него глазами.
– А, господин писарь! Ну, покажите-ка мне, что вы там зацарапали? Вы писать-то умеете?
– С горем пополам, господин магистр, – сказал Элизахар.
Он подошел к кафедре и протянул магистру свои дощечки. Тот взял и принялся читать, сильно фыркая носом, так что густые черные волосы в его ноздрях вставали дыбом.
Затем поднял взгляд на телохранителя Фейнне. Тот улыбался. От Элизахара взгляд Алебранда перекочевал к студентам, замершим на скамьях: молодые люди, успевшие столкнуться с Элизахаром, теперь предвкушали истинную битву титанов.
– Вот! – сказал магистр и потряс восковыми дощечками. Они глухо застучали друг об друга. – Вот так, господа, надобно вести записи! Жаль, что вы не студент, господин как вас там, потому что я поставил бы вам наивысшую оценку уже сейчас, не дожидаясь экзамена, Где это вы так намастрячились?
– В тюрьме, – охотно сообщил Элизахар. – Когда работал подручным палача. Записывал показания пытуемых.
– Прелестно. Надеюсь, их всех повесили.
Элизахар пожал плечами.
– Я не интересовался их дальнейшей судьбой. Позвольте, я заберу тетрадь. Она представляет для меня некоторую ценность. Не говоря уж о том, что сами таблички принадлежат госпоже Фейнне.
– Ну разумеется, разумеется...
Магистр вернул ему дощечки, и телохранитель Фейнне невозмутимо прошествовал на свое место рядом с госпожой.
Алебранд вернулся к прежней теме.
– Итак, мы с вами рассуждали о том, что лучи сохраняют свои свойства независимо от того, видит их кто-то или нет. Сейчас мы впервые за долгое время имеем замечательную возможность произвести практическое испытание этой теории. Конечно, и прежде делались попытки: например, несколько экспериментаторов выходили на опыт, тщательно завязав свои глаза. Но у них ничего не получалось. Именно потому, что они привыкли доверять зрению и, добровольно ослепив себя, оказались беспомощны. Иные органы восприятия развиты у них слабо... Сейчас в наших рядах находится студентка, лишенная зрения от самого своего рождения. Смею предположить, что госпожа Фейнне обладает крайне развитой интуицией, у нее несравненно чуткая тактильная система, а кроме того – острый слух. Я прав?
Он выдержал паузу, а затем завершил:
– Если госпожа Фейнне согласится стать объектом уникального – у-ни-кально-го! – опыта, то я от лица всей нашей оптической науки принесу ей глубочайшую благодарность. Ее имя войдет в историю науки.
– Разумеется, я согласна, – негромко произнесла Фейнне.
Она держалась с таким достоинством и вместе с тем так просто, что Софена ощутила жгучий укол зависти. Никогда в жизни она, Софена, не смогла бы произнести подобные слова с такой легкостью. Да еще после того, как ее «органы восприятия» были публично разобраны и восхвалены!
«Проклятая аристократка, – подумала Софена. – Как им это удается? Должно быть, все дело в больших деньгах».
Она была не права, и сама отлично осознавала это.
Магистр Алебранд потирал коротенькие ручки в полном восторге.
– Послезавтра в полночь – наилучшее время для испытания, – произнес он. – Жду вас возле кафедры. Попрошу прийти заранее. Не берите с собой бутербродов. Если увижу, что кто-нибудь на испытательной площадке ест – заставлю прибирать мусор вручную. Вы меня поняли?
– А если голодно? – спросил Эгрей.
– В таком случае, ступайте в кабак. В Академии голодным делать нечего. Вы пришли сюда утолять духовную жажду, а не физическую. Занятие окончено. Ступайте вон, глупцы и недоумки, а также госпожа Фейнне.
Он быстро протопал к одному из окон, перебросил короткие ножки через подоконник и выскочил на полянку.
Элизахар подошел к оконному проему и некоторое время смотрел ему вслед. Он не слышал, как к нему приблизилась Софена.
– Какой неприятный тип! – проговорила она.
Ей бы польстило внимание Элизахара. Мысленно она уже видела в нем побратима – каким отказался стать снедаемый неуместной похотью Гальен.
Элизахар даже не повернулся в сторону девушки.
– По-своему он очень обаятелен, – проговорил телохранитель Фейнне. – По-своему. Может быть, даже слишком по-своему...
– Что вы имеете в виду? – настаивала Софена.
Он наконец обернулся и посмотрел на нее так, словно не понимал – кто перед ним и для чего «это» здесь появилось.
– Ничего особенного я в виду не имею. Специфический субъект, вот и все. Как, впрочем, и все, кто собрался в этой Академии. Но это как раз закономерно.
Он чуть кивнул ей и направился к Фейнне, чтобы помочь ей спуститься по ступенькам и выбраться наружу. Здания Академии все еще оставались для девушки незнакомыми, и она передвигалась не вполне уверенно.
«Глупо, – подумала Софена, адресуясь к себе. – Никому ты не нужна, моя дорогая. И меньше всех – ему. Разве что Пиндару... Но он поэт, у него собственные представления о жизни и дружбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61