Глядя на нее встревожился и Эмери. Гальен еще продолжал посмеиваться над Маргофроном, который тужился извлечь из своего тугого мозга какую-нибудь убийственную остроту, но тут Аббана вскрикнула:
– Софена!
И бросилась к подруге.
Софена стояла бледная, неподвижная, в нелепой позе: широко расставив ноги, прижав к бокам локти и чуть разведя руки в стороны; пальцы ее то сжимались, то разжимались, грудь мелко тряслась, словно в беззвучном рыдании.
Эгрей сидел на скамье и с усилием моргал. На его скуле горело красное пятно. Затем он поднял голову, посмотрел на Софену и улыбнулся.
– Вы изволите меня вызвать? – спросил он подрагивающим голосом.
– Изволю, – ответила она.
– Погодите. – Аббана бросилась между ними и обняла Софену за плечи. – Что вы делаете?
– Извольте отойти, – задыхаясь, проговорила Софена. – Я вызываю этого господина, потому что он... подлец.
– Точнее, самец, – сказал Эгрей. Он быстро приходил в себя. – Самец-подлец. Кстати, неплохая рифма для стихотворения. Советую записать.
Софена метнулась к своему врагу, но Аббана удержала ее.
– Хватит! – решительно произнесла Аббана. – Что происходит?
– Я же сказала, – сквозь зубы процедила Софена, – я изволю вызвать этого господина.
– А я охотно принимаю. – Эгрей улыбался с видимым спокойствием, только в глубине его глаз сидела угрюмая тоска. – Не вмешивайся, Аббана. Ты не можешь остановить нас.
– Но как ты... Ведь она – женщина! – Аббана вертелась от одного противника к другому.
– Именно поэтому я и дерусь, – сказала Софена. – Я ничем не хуже его! Я... его ненавижу!
– Мне это льстит, – заявил Эгрей. – Кроме того, я хотел бы подчеркнуть, что моя трактовка полезности поэзии никоим образом не связана с презрительным отношением к лицам противоположного пола. Поэтому я почтительнейше прошу вас, дорогая Аббана, оказать мне честь и принять на себя обязанности моего секунданта
– Что здесь творится? – спросил Гальен, подхода следом за Эмери. – Никак мордобой?
Он пристально глянул на Эгрея, однако тот ничуть не смутился.
– Мы с госпожой Софеной никогда не опустились бы до... э... как вы выразились?
– Мордобой, – повторил Гальен. – Не паясничай, Эгрей.
– Я вызываю! Я вызываю этого господина! – повторяла Софена. – И прошу вас, господин Гальен, быть моим свидетелем.
Гальен переглянулся с Аббаной.
– Они что, серьезно?
– Ты видел, как она ему по скуле съездила? – отозвалась Аббана. – По-моему, серьезней некуда.
– Но ведь это абсурд!
– Не знаю, – сказала Аббана. – Я согласилась. Соглашайся и ты. Они все равно найдут способ выяснить отношения.
– Мы должны их помирить, – сказал Гальен.
– Это входит в обязанности секундантов, – машинально проговорила Аббана. И вдруг она осознала, что лишь очень смутно, в самых общих чертах знакома с правилами проведения поединков. А ведь важна каждая деталь.
«Неужели это происходит на самом деле? – подумала она. – И от меня, от моих знаний, от моих решений будет зависеть жизнь двух человек!»
– Что-то мне, братцы, страшно, – призналась Аббана.
Софена смерила ее презрительным взором.
– А мне – нет, – заявила она. – Я желаю, чтобы вы госпожа Аббана, выработали соглашение с моим секундантом. Завтра мы с господином Эгреем ждем вашего решения.
– На рассвете, – добавил Эгрей.
Он поцеловал Аббану в щеку и ушел танцующей походкой.
Софена посмотрела на подругу так, словно та заразилась опасной болезнью.
– Надеюсь, вы не разочаруете меня, госпожа Аббана, – холодно произнесла она. – Жду на рассвете.
Она вырвалась от Аббаны, которая пыталась удержать ее, чтобы обсудить все «спокойно», и решительно зашагала прочь.
– А ты что молчал, Эмери? – Аббана повернулась к молодому человеку и поразилась тому, каким задумчивым, даже отрешенным было его лицо.
– Да так, – неопределенно проговорил Эмери. – Не нравится мне это все. С чего они так друг на друга взъелись?
– Это все Софена, – брякнула Аббана. – У нее не ладится с мужчинами.
– Мне так не показалось, – возразил Эмери. – По крайней мере, Пиндар в последнее время обрел в ней родственную душу.
– Надолго ли? – не соглашалась Аббана.
– Зависит от того, чего оба ждут от этого союза.
– А чего могут ждать от союза две одинокие, никем не понятые, отверженные и мятежные души? – сказала девушка.
– По-моему, – вмешался Гальен, – сейчас нам следует разработать правила проведения поединка. Не так ли, дорогая Аббана?
Она кивнула, прикусив губу.
Эмери сказал:
– Для начала уясним вот какой вопрос. Является ли данный поединок обычной студенческой дуэлью?
– Что значит – «обычная студенческая дуэль»? – уточнила Аббана.
– Когда поводом для поединка являются разногласия в том или ином академическом вопросе. Обычно разрешается бескровно, хотя бывали случаи...
– Откуда ты все знаешь, Эмери? – не выдержал Гальен.
– Я читаю книги, – сказал Эмери. – Посещаю библиотеку. В ней можно обнаружить немало поучительного. Советую как-нибудь заглянуть.
– Хватит! – Гальен сдался. – С тобой иногда бывает невозможно спорить.
– Благодарю. – Эмери чуть поклонился. – Итак, если дуэль студенческая, то ее правила более строги, а исход – скажем так – желателен.
– То есть без смертоубийства? – уточнил Гальен.
– Выражаясь точнее, без взаимной ненависти.
– А если дуэль настоящая? – спросила Аббана.
– Мы не разобрались еще с первым вопросом, – напомнил Эмери. – Формально ссора произошла из-за различного понимания сущности поэзии. Вопрос достаточно академический.
– Я бы не сказала, что обошлось без ненависти, – возразила Аббана. – По-моему, они друг друга по-настоящему ненавидят.
– Что удивительно, – добавил Гальен. – До сих пор они умело скрывали свои чувства.
– Ничего удивительного, – заявил Эмери. – Они редко встречались. Их ненависти негде было развиваться.
– Если этот всезнайка не замолчит, – обратилась Аббана к Гальену, – я сама вызову его на поединок.
– Ты ведь не убьешь хромого калеку? – жалобным тоном спросил Эмери.
Никто не рассмеялся.
– Что ты предлагаешь? – спросил наконец Гальен приятеля.
– Предлагаю позвать того, кто знает все академические традиции. Хессицион, Хессицион, Хессицион!
– Что ты дела... – начала было Аббана.
Эмери махнул рукой.
– Поздно. Я уже произнес его имя трижды. Подождем.
– Ты веришь в то, что старика можно вызвать из его берлоги таким странным способом?
– Во всяком случае, прецеденты были.
Они уселись на опустевшую скамью. Маргофрон попробовал было пристроиться к компании и рассказать какой-то важный случай из своей жизни, но был изгнан раздосадованной Аббаной.
Прошло несколько минут.
– А Хессициона нет как нет, – заметил Гальен.
– Тс-с! – остановил его Эмери. – Не называй его в четвертый раз. Кто знает, к каким это может привести последствиям. Трижды – вполне достаточно.
– Но где он? – не унимался Гальен.
– Подождем еще немного.
– Интересно, – заговорила Аббана, – кто он такой на самом деле? Просто свихнувшийся профессор, автор ученых трудов по оптике? Кстати, этих трудов никто никогда не видел.
– Это потому, что я – практик, – послышался шамкающий голос.
Все трое дружно подскочили на скамье, как будто их укололи сзади. Там, где несколько мгновений назад никого не было, сидел старикашка в живописных лохмотьях и трясся от смеха. Каждый лоскуток на его тощем теле так и ходил ходуном.
Первым опомнился Эмери.
– Позвольте заметить, никакой вы не практик, – сказал молодой человек. – Вы самый настоящий теоретик. Например, это вы выдвинули гипотезу о том, что незрячий человек способен летать. Что для полетов совершенно необязательно воспринимать лучи Ассэ и Стексэ визуально, достаточно обладать тактильной чувствительностью.
– Я? – Старичок почесал голову. – Я разработал теорию? Вы, должно быть, шутите! Что-то не упомню я такой гипотезы...
– Тем не менее вы рассчитали такую возможность и недавно мы провели эксперимент, который убедительно доказал вашу правоту.
– Я – теоретик? Не может такого быть! – Хессицион не мог прийти в себя от изумления. – Впервые слышу. Я всегда был замшелым, суровым практиком. За это меня не любили коллеги в ученых сферах. Но о гонениях на меня – после. Чем это вы здесь занимаетесь, бездельники? Вам надлежит находиться на лекции и внимать каждому изрекаемому слову! Я – теоретик? Вздор! Чушь! Изумительная белиберда!
– Нам требовалась ваша консультация по одному чисто практическому вопросу, – сказала Аббана.
– Женщина в Академии? – Хессицион схватился за голову. – Теперь понятно, откуда взялась и как распространилась клевета на меня. Ваше зловредное племя нельзя подпускать к чистой науке! Вы в состоянии загасить самый яркий пламень знания! От звука женского голоса рассыплется любая, самая удачная формула!
– Почему? – спросила Аббана, стараясь не обижаться.
Старичок прищурил подслеповатые глаза.
– Да потому, – ехидно сказал он, – что любой длинномерный предмет вы принимаете за бусы и начинаете теребить... Я, как чистый теоретик, никогда не допускал, чтобы грязные руки экспериментаторов марали мои изящные, мои стройные, мои стерильные формулы... Ясно вам?
– Нас как раз интересует одна формула, – сказал Гальен.
– Говорите, – позволил старичок, забирая в кулак свою жиденькую бородку. – Я полностью внимание, коллега.
– Это вопрос о дуэли, – начал Гальен. – Существуют давние традиции студенческих поединков. Тема спора была достаточно абстрактной: о сущности поэзии.
– Поэзия! – Хессицион сморщился. – Я бы не дуэль из-за нее проводил. Я бы просто расстреливал всех участников подобных диспутов. Всех, без разбора. Или вешал. – Он задумался, поглядел на небо. – Вешал? – вопросил он самого себя. – М-да. А вы как считаете? – обратился он к Гальену.
– Я считаю, коллега, – сказал Гальен, – что необходимо провести дуэль по всем правилам.
– А, ну да, конечно... Правила. Когда я был молод, я участвовал в семи или восьми дуэлях.
– И как? – поинтересовался Эмери.
– Как? – Старичок меленько засмеялся. – Убил всех восьмерых! Как бы иначе я избавился от своих оппонентов и стал выдающимся светилом науки?
– Вы нам поможете? – спросил Гальен.
– Разумеется! – Хессицион радостно потер сухие ладошки. – Разумеется, помогу. Нужно поощрять естественный отбор среди молодежи. По мне так, чем больше безмозглых школяров перебьют друг друга, тем лучше. Студенты только мешают развитию науки. Приходится их учить, что-то им объяснять, вбивать разные науки в их тупые головы... И спрашивается, для чего? Чтобы потом они остаток жизни управляли поместьем какого-нибудь тупого барона, который целыми днями пропадает на охоте и топчет овес своих крестьян...
Он вскочил и начал бегать взад-вперед, время от времени наскакивая на кресло магистра Даланн, – оно так и осталось стоять перед опустевшими скамьями. Всякий раз сталкиваясь с мебелью, Хессицион останавливался и удивленно глядел на кресло. Затем возобновлял бег.
– Итак, дуэль! – провозгласил он наконец. – В обязанности секундантов входит создание лабиринта. Вы умеете создавать лабиринты, глупые школяры, бездельники, прогульщики, лодыри?
– Нет, – сказал Эмери.
– Я так и знал! В зависимости от степени сложности спора избирается узор. Чем сложнее спор, тем проще узор, чтобы соперникам легче было друг друга убить. Чертежи, кажется, сохранились в одной книге... Впрочем, я могу нарисовать.
Он наклонился и принялся чертить пальцем, но трава упорно отказывалась сохранять рисунок.
– Проклятье! – воскликнул Хессицион.
Эмери подошел и подал ему восковую табличку.
Процарапывая воск до самой деревянной основы, Хессицион изобразил несколько извилистых линий.
– Вот приблизительно так выглядит лабиринт. Его выкладывают цветными камушками. Каждый из противников входит в лабиринт через собственный вход. Непременным условием является запрет переступать границу. Каждый находится исключительно в своих дорожках лабиринта. Самый удобный для близкого контакта участок лабиринта – в центре, но всегда должно быть несколько коварных зон по краям. Секунданты обязаны следить за тем, чтобы границы не нарушались. Сражение – до первой крови. Оба противника должны быть в белом, с головы до ног.
Хессицион уселся в кресло, вытянулся, сплел пальцы на животе.
– Вопросы? – обратился он к своим слушателям.
– Каким должно быть оружие? – спросил Эмери.
– Способным наносить тяжелые колотые раны, – сказал старичок. – Еще вопросы?
– Допускаются ли на поединки зрители? – подал голос Гальен.
– Чем больше народу, тем лучше. Зрелище достаточно поучительное, так что советую нагнать толпу.
Аббана благоразумно молчала, памятуя первую реакцию старичка на присутствие женщины. Однако он обернулся в ее сторону с доброжелательной улыбкой.
– А что же скромничает наша дама? Вам, дорогая, неужто все ясно?
– Не вполне. – Аббана подумала немного. – Насчет одежды. Это должно быть трико или рубашка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61