– Так и есть. Хотелось бы мне найти слова, которые могли бы тебя утешить…
– Я пришла сюда не за утешениями. – Ее голос был полон презрения. – В тот день, когда мой отец явился за мной, моя мать не желала меня отпускать. «Она же девочка», – сказала она ему. – «И я не уверена, что она твоя. У меня было тысяча мужчин». Он бросил свое копье к моим ногам и ударил мать тыльной стороной руки по лицу так, что она заплакала. «Мальчик или девочка, не важно. Мы все сражаемся в одной битве», – ответил он. – «но боги позволяют нам выбирать оружие». Он указал на лежащее копье, затем на слезы моей матери, и я выбрала копье. «Я же говорил, что она от меня», – сказал тогда отец, и забрал меня с собой. Моя мать запила на год и допилась до смерти. Люди рассказывали, что даже на смертном одре она рыдала. – Обара придвинулась к креслу принца. – Позволь мне воспользоваться моим копьем, я не прошу большего.
– Это очень важный вопрос, Обара. Я должен обдумать его и переспать с ним.
– Ты и так долго спал.
– Возможно, ты права. Я отправлю тебе ответ в Солнечное Копье.
– Если только этот ответ будет означать войну. – Обара развернулась на каблуках и выскочила вон так же быстро, как и пришла. Безусловно, направилась в конюшню за свежим жеребцом, чтобы снова мчаться куда-то сломя голову.
Мейстер Калеотт остался. – Мой принц? – спросил маленький толстячок. – Как твои ноги, болят?
Принц слабо улыбнулся в ответ. – Светит ли солнце?
– Мне приготовить отвар?
– Нет. Мне нужен ясный ум.
Мейстер поежился. – Мой принц… Разве это… благоразумно… отпускать Леди Обару в Солнечное Копье? Она без сомнения распалит простолюдинов. Они сильно любили вашего брата.
– Как и все мы. – Он прижал пальцы к вискам. – Нет. Ты прав. Я тоже должен вернуться в Солнечное Копье.
Это взволновало маленького толстячка. – Разумно ли это?
– Не разумно, зато необходимо. Лучше отправь гонца к Рикассо чтобы он приготовил мои апартаменты в Башне Солнца. Уведомь мою дочь Арианну, что я прибуду завтра утром.
Моя маленькая принцесса. Капитан очень по ней соскучился.
– Но вас же увидят. – Предупредил мейстер.
Капитан понял. Два года тому назад, когда они только покинули Солнечное Копье ради мира и изоляции Водных Садов, подагра принца Дорана и вполовину не была столь ужасной. Тогда он еще мог ходить, медленно, с палкой и морщась при каждом шаге. Принц не желал позволять своим врагам знать каким немощным он стал, а Старый Дворец и его тенистый город был полон глаз шпионов. «Глаза», – подумал капитан, – «и ступени, по которым он не в силах подняться. Ему нужны крылья, чтобы подняться на вершину Башни Солнца».
– Меня должны увидеть. Кто-то должен вылить масло на воду. Дорну нужно напомнить о том, что у него еще есть принц. – Он жалко улыбнулся. – Старый и больной, но он есть.
– Если вы вернетесь, то вам придется дать аудиенцию принцессе Мирцелле. – добавил Калеотт. – «Ее белый рыцарь обязательно напишет ее… ну, вы знаете, что он обо всем сообщает своей королеве».
– Я на это надеюсь.
Белый рыцарь. Капитан нахмурился. Сир Арис прибыл в Дорн сопровождая свою принцессу, как и Арео Хотах когда-то сопровождая своего принца. Даже их имена звучали странно похоже: Арео и Арис. Правда, на этом их сходство заканчивалось. Капитан оставил Норвос с его бородатыми жрецами, а Сир Арис Окхарт по-прежнему оставался верен Железному Трону. Всякий раз, когда принц отправлял его с поручением в Солнечный Дворец, при виде человека в длинном белом плаще, Хотах чувствовал определенную досаду. Когда-нибудь, он это предчувствовал, им придется сразиться, и в тот день Окхарт умрет от длинного топора капитана, расколовшего его череп. Он провел рукой по гладкой ясеневой рукояти топора и задумался, не приближается ли этот день.
– Уже почти вечер, – произнес принц. – Дождемся утра. Удостоверься, чтобы мои носилки приготовили с рассветом.
– Как прикажете, – Калеотт отвесил поклон. Капитан посторонился, чтобы дать ему пройти, и прислушался к его удаляющимся шагам.
– Капитан? – голос принца стал тихим.
Хотах подошел ближе, обвив топор одной рукой. Под рукой ясень был шелковым словно кожа женщины. Когда он приблизился к креслу-каталке он громко притопнул, чтобы дать знать о своем появлении, но принц не сводил взгляда с детей. – У тебя были братья, капитан? – спросил он. – Там в Норвосе, когда ты был молод? А сестры?
– Обои. – Ответил Хотах. – Два брата, три сестры. Я был младший. – Младший и нежданный. Еще один лишний рот, крупный вечно голодный мальчуган, которого трудно было прокормить и одеть, потому что он быстро перерастал свою одежду. Нечего удивляться, что его продали бородатым жрецам.
– А я был старшим, – сказал принц, – а теперь еще и последний. После смерти Морса и Оливара еще в колыбели, я подал надежду остальным братьям. Я был девятым ребенком когда появилась на свет Элия, эсквайр на службе Соленого Берега. Когда прилетел ворон с посланием о том, что моя мать рожает на месяц раньше срока, я был уже достаточно взрослым, чтобы понять, что ребенок не выживет. Даже когда Лорд Гаргален сказал мне, что у меня появилась сестренка, я уверил его, что скоро она умрет. Но она выжила, спасибо Матери. А годом позже на свет брыкаясь и вопя появился Оберин. Я уже стал мужчиной, когда они еще были детьми, игравшими в свои игры в этих бассейнах. Но вот он я сижу здесь, а они ушли.
Арео Хотах не знал, что на это сказать. Он был всего лишь капитаном стражи, и даже спустя столько лет, по-прежнему чужак в этой стране с ее семиликим богом. Служба. Подчинение. Защита. Он принес свои клятвы в шесть-на-десять лет, в тот день, когда его повенчали с топором. Простые клятвы для простого парня, так и сказали бородатые жрецы. Его не обучали как поддерживать беседу с принцами.
Он все еще раздумывал над тем, что сказать, когда всего в футе от того места, где сидел принц с громким шлепком упал очередной апельсин. Доран поморщился от этого звука, словно он как-то причинил ему боль. – Достаточно. – Вздохнул он. – Достаточно. Оставь меня, Арео. Позволь еще пару часов понаблюдать за детьми.
Когда на закате повеяло прохладой, и дети покинули свое место для игр в поисках ужина, принц все так же сидел под своими апельсиновыми деревьями, вглядываясь вдаль поверх бассейнов и морской глади. Слуга принес ему чашу с темными оливками, кусок хлеба, сыр и пирог с запеченной курицей. Он немного подкрепился и выпил бокал сладкого, терпкого вина, которое он так обожал. Когда вино кончилось, он наполнил бокал вновь. Иногда так могло продолжаться долго, пока в темные предутренние часы его не находили спящим в кресле. Дождавшись когда он уснул, капитан осторожно отвез его в залитую лунным светом галерею, мимо длинной череды тонких колонн в тихую арку в комнату прямо над морем к большой кровати с хрустящими прохладными простынями. Доран тихо стонал, пока капитан осторожно перекладывал его на кровать, но боги были к нему добры, и он не проснулся.
Комната капитана примыкала к комнате принца. Он сел на узкую койку, нашарил оселок и промасленную тряпку на привычных местах в нише стены, и принялся за работу. – «Держи свой топор острым», – твердили ему бородатые жрецы в день, когда его заклеймили. Он твердо помнил их наставления.
Натачивая топор, Хотах вспоминал Норвос – верхний город на холмах и нижний у реки. Он даже сейчас мог вспомнить звук колокольчиков на ветвях деревьев, как от глубокого перезвона Нума трепетали все его кости до последней, гордый сильный голос Нарра, сладкий серебристый смех Ниэль. Его рот вновь наполнял вкус зимнего пирога, сдобренного имбирем, кедровыми орехами и вишней, который запили перебродившим козьим молоком – нахса с медом, подаваемым в простой железной чаше. Он снова видел мать в ее праздничном платье с воротником из беличьих хвостов, которое она надевала всего раз в году, когда они ходили смотреть как танцуют дрессированные медведи у подножия лестницы Грешника. Он снова вдыхал вонь жженых волос, когда клеймо бородатых жрецов коснулось его посредине груди. Боль была такой пронзительной, что он думал его сердце тут же остановится, но Арео Хотах и глазом не моргнул. На том месте поверх топора больше никогда не вырос ни один волосок.
Только когда оба лезвия стали настолько острыми, что можно было о них побриться, он возложил свою жену из стали и ясеня на ложе. Зевая, он стянул пропотевшую одежду, бросил ее на пол, и вытянулся на тюфяке, набитом соломой. Воспоминания о клейме вызвали в нем зуд, заставив его почесать перед тем, как закрыть глаза. – «Нужно будет собрать опавшие апельсины», – решил он, и провалился в сон, в котором ему снился их терпкий горьковатый вкус на губах и липкий красный сок на пальцах.
Рассвет настал слишком быстро. У конюшни наготове стояли меньшие из трех конные носилки из древесины кедра с красным шелковым балдахином. Капитан сам отобрал двадцать копий в эскорт из тридцати прибывших с ним в Водные Сады. Остальные будут охранять территорию и детей, некоторые из них являлись родственниками знатных лордов и влиятельных купцов.
Несмотря на то, что принц говорил об отбытии ранним утром, Арео Хотах знал, что ничего подобного не будет. Пока мейстер помогал Дорану принять ванну и забинтовывал его пораженные конечности смазанными в специальных лосьонах бинтами, капитан облачился в кольчугу из медных колец, полагавшуюся ему по рангу, и волнистый коричневый плащ с золотой отделкой из песчаного шелка чтобы уберечь кольчугу от солнца. Денек обещал быть жарким, и капитан уже давно отказался от тяжелого шлема с плюмажем из конского волоса и туники из вываренной кожи, привычные для Норвоса, но здесь в Дорне в них человек мог свариться заживо. Он сохранил только свой железный полушлем, но носил его обернутым в оранжевый шелк, обвив им острый шишак. Иначе солнце напечет ему голову еще до того, как они увидят дворец.
Принц все еще не был готов отбыть. Он решил перекусить перед отъездом кровавыми апельсинами и яичницей из чаячьих яиц с кусочками ветчины и жгучим перцем. Затем уже можно было бы отъехать, но он еще не попрощался с дюжиной особенно любимых сорванцов: с мальцом Дальтом, с выводком Леди Блэкмонт, и с круглолицей сироткой, чей отец торговал тканями и специями по всей Зеленокровой. Беседуя с ними, Доран прикрывал свои ноги роскошным Майришским покрывалом, чтобы скрыть свои раздутые забинтованные конечности.
Только в полдень они наконец выступили в путь. Принц в своих носилках, мейстер Калеотт верхом на осле, прочие пешими. Пять копейщиков следовали впереди, пятеро – позади, и еще по пять с каждой стороны от носилок. Арео Хотах занимал свое привычное место по левую руку от принца, положив свой топор на плечо. Дорога от Солнечного копья к Водным садам проходила вдоль морского берега, и их обдувал легкий прохладный бриз, пока они пробирались через выжженную красно-бурую местность из песка и камня мимо скрюченных засохших деревьев.
На полпути их поймала вторая Песчанка.
Она появилась внезапно на вершине дюны верхом на золотистом песочного цвета коне, шкура которого мерцала на солнце словно шелковая. Даже верхом Леди Ним выглядела грациозной. На ней были лилового цвета одежды и большая шелковая шляпа кремового с медью цвета, которая вздувалась от каждого порыва ветра, создавая ощущение, что она вот-вот готова взлететь. Нимерии Сэнд было пять-на-двадцать, и она была стройна словно ива. Ее прямые черные волосы, заплетенные в длинную косу, были перевязаны красно-золотой лентой, складываясь во вдовий пик над черными глазами, в точности как у ее отца. Собрав на своем лице высокие скулы, пухлые губы и молочно-белую кожу она получила всю красоту, что недоставало ее сестре… но мать Обары была шлюхой в Староместе, а Ним родилась у дворянки из древнего рода Волантиса. За ней по пятам следовали дюжина конных копейщиков с блестящими на солнце круглыми щитами. Они последовали вслед за ней вниз по склону дюны.
Принц держал занавески носилок отдернутыми, чтобы они не мешали ему насладиться дующим с моря бризом. Леди Ним мгновенно оказалась рядом, замедлив шаг своей прекрасной золотистой кобылы чтобы приноровиться к движению носилок. – Приятная встреча, дядя, – пропела она, словно случайно очутилась тут на дороге. – Можно я прокачусь с вами в Солнечное копье? – Капитан был с противоположной стороны носилок от Леди Ним, но мог слышать каждое оброненное ей слово.
– Я буду рад, – ответил принц Доран, хотя для тонкого слуха капитана, его голос вовсе не прозвучал радостно. – Подагра и скорбь не самые приятные попутчики. – Насколько его знал капитан, это означало, что каждый камешек на дороге причинял ему боль, словно иглой пронзая изувеченные конечности.
– Справиться с подагрой я бессильна, – ответила она, – но мой отец не видел смысла в скорби. Ему больше по вкусу была месть. Это правда, что Грегор Клиган признался в убийстве Элии и ее детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130