Бриа с Талией уселись на носу и принялись шептаться. Кошка знала, что они шепчутся о парне Брии, к которому она лазила на свидание на крышу, когда засыпал отец.
– Узнай три новые вещи, прежде чем вернешься к нам, – каждый раз велел ей добрый человек, когда отправлял ее в город. И она всегда возвращалась с новостями. Иногда это были всего лишь три новых слова на браавосском, в другой раз она приносила матросские байки о странных и удивительных событиях в огромном несуразном мире за пределами островов Браавоса: войны, дожди из жаб и рождение драконов. Временами она узнавала три новые шутки или загадки, или три новых уловки в торговле или что-то другое. Время от времени она узнавала тайны.
Браавос был созданным для тайн, город туманов, масок и шепота. Как узнала девочка, само его существование было тайной в течение века, а тайна его местонахождения скрывалась втрое дольше.
– Девять Вольных Городов были дочерьми Валирии, – рассказывал ей добрый человек, – Браавос же бастард, бежавший из дома. Мы народ полукровок, сыновья и дочери рабов, шлюх и воров. Наши предки прибыли в это убежище из полусотни стран, спасаясь от драконьих повелителей, их поработивших. С ними пришли полсотни богов, но был один бог общий для всех.
– Многоликий.
– У него много имен, – сказал добрый человек, – В Квохоре он Черный Козел, в Йи-Ти – Ночной Лев, в Вестеросе – Неведомый. Все люди рано или поздно склоняются перед ним, неважно, молились ли они ранее Семерым, Владыке Света, Лунной Матери, Утонувшему Богу или Великому Пастырю. Весь человеческий род принадлежит ему… если конечно где-то в мире нет бессмертных. Ты знаешь о таких людях, которые жили бы вечно?
– Нет, – ответила она. – Все люди смертны.
Прокрадываясь сквозь мрак обратно в храм на холме, Кошка всегда находила доброго человека ожидающим.
– Что ты знаешь, чего не знала, когда оставила нас? – неизменно спрашивал он.
– Я знаю, что кладет в свой соус для устриц Слепой Бекко, – отвечала она. – Я знаю, что актеры из «Голубого Фонаря» собираются ставить «Лорда Печального Образа», а лицедеи «Корабля» намереваются ответить «Семью Пьяными Гребцами». Я знаю, что книготорговец Лото Лорнелл спит в доме торгового головы Моредо Престайна, когда благородный торговец в отъезде, и убирается, когда «Мегера» возвращается домой.
– Полезно знать такие вещи. Кто ты?
– Никто.
– Ты лжешь, ты Кошка из Каналов. Я хорошо тебя знаю. Иди спать, дитя, утром тебя ждет служба.
– Все люди должны служить. – И она служила три дня из каждых тридцати. Когда умирала луна, она становилась никем, ничтожным слугой Многоликого в черно-белом одеянии. Она шла подле доброго человека в полумраке, наполненном благовониями, неся свой железный фонарь. Она омывала мертвецов, шарила в их одежде и считала их деньги. Иногда она помогала Умме готовить, нарезая грибы или очищая рыбу от костей. Но только тогда, когда умирала луна. В остальное время она была сироткой в стоптанных, чересчур больших сапогах и в коричневом плаще с рваными краями. Она кричала: «Мидии, моллюски, устрицы!», толкая свою тележку по Тряпичному порту.
Этой ночью месяц умрет, она точно знала это. Прошлой ночью от него остался всего лишь тоненький серпик. «Что ты знаешь, чего не знала, когда оставила нас?» – задаст свой вопрос добрый человек, как только увидит ее. – «Знаю, что дочь Браско Бриа встречается с парнем на крыше, когда ее отец засыпает», – думала она. – «Талия говорит, что Бриа позволяет ему прикасаться к ней, хотя он всего лишь чердачная крыса, а все чердачные крысы слывут ворами». – Хотя это была всего лишь одна вещь. Кошке нужно было еще две, но она не беспокоилась. С кораблями всегда приходили новости.
Когда они вернулись, Кошка помогла сыновьям Браско разгрузить лодку. Браско с дочерьми разделили моллюсков по трем тележкам, переложив их слоями на подстилку из водорослей.
– Возвращайтесь, когда продадите все, – как всегда велел Браско девочкам, и они отправились в путь, криками завлекая покупателей. Бриа покатила тележку к Пурпурной Гавани, продавать улов браавосским морякам. Талия пытала удачу в узких улочках у Лунного Пруда или у храмов Острова Богов. Кошка направилась к Тряпичному Порту, как делала это девять дней из десяти.
Только коренным жителям дозволялось пользоваться Пурпурным портом. Тем, кто жил в Затонувшем городе или вокруг Дворца Морского Владыки. Корабли из городов-сестер и остального мира довольствовались Тряпичным портом – гаванью беднее, разухабистее и грязнее, чем Пурпурный порт. Она так же была и более шумной, поскольку на улицах и в переулках толпились моряки и торговцы из полусотни стран, смешиваясь с теми, кто наживался на них, продавая, обманывая или грабя. Кошке это место нравилось больше всех в Браавосе. Ей нравились шум и странные запахи, нравилось смотреть, какие корабли прибывают в порт или отчаливают с вечерним приливом. Ей также нравились моряки: горластые тирошцы с их рокочущими голосами и крашеными бородами, белокурые лиссенийцы вечно пытающиеся сбить цену, приземистые волосатые моряки из порта Иббена, изрыгающие проклятия низкими скрежещущими голосами. Но ее любимцами были моряки с Летних Островов с их гладкой и темной, как древесина тика, кожей. Они носили плащи из красных, зеленых и желтых перьев, а их лебединые корабли с высокими мачтами и белоснежными парусами были великолепны.
Иногда там бывали и вестероссцы: гребцы и моряки с карраков из Староместа, торговых галер из Сумеречного Дола, Королевской Гавани и Чаячьего города, крутобокие когги с вином из Арбора. Кошка знала, как по-браавосски называются мидии, моллюски и устрицы, но в Тряпичном порту она выкрикивала их названия на торговом языке, на языке трущоб, доков и таверн, грубой мешанине слов и фраз из дюжины языков, сопровождаемых жестами и знаками, в большинстве своем оскорбительными. Они-то и нравились Кошке больше всего. Любой, кто донимал, ее рисковал увидеть фигу или услышать о себе, что он член задницы или верблюжья щель.
– Может я никогда и не видела верблюдов, – заявляла она, – но точно знаю, как воняет верблюжья щель, когда ее чую.
Рано или поздно подобное могло кого-нибудь разозлить, но на этот случай у нее был нож-коготь. Она держала его отточенным и знала, как им пользоваться. Одним жарким полднем в Веселом Порту Рыжий Рогго научил ее, ожидая, когда освободиться Ланна. Он показал ей, как прятать нож в рукаве и незаметно достать, когда понадобиться пустить его в ход, как легко и быстро срезать кошельки, что когда хозяин их хватится, монеты уже будут потрачены. Знать это было полезно, с этим согласился даже добрый человек, тем паче ночью, когда везде кишат чердачные крысы и головорезы.
Кошка завела себе много друзей в трущобах среди грузчиков и актеров, такелажников и мастеров парусов, трактирщиков, пивоваров, пекарей, нищих и шлюх. Они покупали у нее моллюсков, рассказывали правдивые истории о Браавосе и лживые о своей жизни, и смеялись над тем, как она говорит по-браавосски. Она никогда не позволяла этому обстоятельству задевать себя, наоборот, показывала им неприличный жест и говорила, что они верблюжьи дырки. Это заставляло хохотать их еще больше. Гилоро Дотари научил ее полусотне похабных песенок, а его брат Гилено рассказал, где лучше ловить угрей. Актеры «Корабля» показали ей, как должен стоять герой, и научили монологам из «Песни Ройна», «Двух Жен Завоевателя» и «Похотливой купчихи». Квилл, маленький человечек с печальными глазами, который ставил для Корабля все непристойные фарсы, предложил научить ее целоваться, но Тагганаро дал ему оплеуху, и на этом все закончилось. Чародей Козомо учил ее фокусам. Он мог глотать мышей и вытаскивать грызунов у нее из ушей.
– Это магия, – заявил он.
– Нет, – возразила Кошка, – мышь все время была в твоем рукаве. Я видела, как она шевелится.
«Устрицы, мидии, моллюски» – были ее волшебными словами и, как и положено всем настоящим волшебным словам, почти повсюду открывали перед ней двери. Она поднималась на борт судов из Лисса, Староместа и Порта Иббена и продавала устриц прямо на палубе. Иногда она выкатывала тележку к сторожевым башням укреплений, чтобы предложить стражникам у ворот печеных моллюсков. Однажды она зазывала покупателей прямо на ступенях Дворца Правды и, когда другой торговец попытался прогнать ее, она опрокинула его устриц на мостовую. Покупали у нее и таможенники из Таможенного порта и лодочники из Затонувшего Города, чьи дома и башни торчали из зеленых вод лагуны. Однажды, когда Бриа слегла с месячными, она покатила тележку в Пурпурную Гавань, продавать крабов и креветок гребцам с прогулочных барок Морских Владык, которые от носа до кормы были заполнены веселящимися людьми. В другие дни она шла вдоль Сладководной к Лунному Пруду. Она продавала чванливым бандитам, разодетым в полосатый атлас, ключникам и стряпчим в тусклых серо-коричневых сюртуках. Но всегда возвращалась в Тряпичный порт.
– Устрицы, мидии и моллюски, – кричала девочка, толкая тележку по трущобам. – Мидии, креветки и моллюски. Грязный кот ярко-рыжего цвета мягко крался за ней, привлеченный ее криками. Позже появилась еще одна кошка, печальное грязное создание серого цвета с огрызком вместо хвоста. Кошкам нравился запах Кошки. Порой к закату за ней собиралась целая дюжина. Время от времени она кидала им устрицу и наблюдала, кому достанется добыча. Как она заметила, крупные коты редко побеждали, чаще всего приз доставался какому-нибудь мелкому и самому шустрому животному, худому, убогому и голодному. – «Совсем как я», – говорила она себе. Ее любимцем был старый тощий кот с отгрызенным ухом, который напоминал ей того самого, за которым она охотилась по всему Красному Замку. – «Нет, это была другая девочка. Не я».
Два стоявших здесь вчера корабля уплыли, заметила Кошка, но взамен в доках появились пять новых: маленький каррак «Нахальная Мартышка» и огромное иббенийское китобойное судно, от которого воняло смолой и кровью, два потрепанных когга из Пентоса и узкая зеленая галера из Старого Волантиса. Кошка останавливалась у каждого трапа, выкрикивая свое воззвание об устрицах и моллюсках, один раз на торговом языке и другой на Общем. Матрос с китобоя обложил ее такой громкой руганью, что кошки от испуга разбежались, а пентошийский гребец спросил, сколько она хочет за раковинку между ее ног, но на других кораблях ей повезло больше. Помощник капитана с зеленой галеры сожрал полдюжины устриц и рассказал ей, как капитан был убит лиссенийскими пиратами, что пытались взять их на абордаж у Каменных Ступеней.
– Это был ублюдок Саан с «Сыном старушки» и со своей большой «Валирийкой». Но мы сумели удрать.
Маленькая «Нахальная Мартышка» оказалась из Чаячьего Города и вестеросский экипаж был рад возможности поговорить с кем-то на Общем языке. Один из них поинтересовался, как случилось, что девочка из Королевской Гавани торгует моллюсками в доках Браавоса, и ей пришлось рассказать свою историю.
– Мы здесь на четыре дня и четыре долгих ночи, – сообщил другой, – где здесь можно немного поразвлечься?
– Актеры Корабля играют «Семерых Пьяных Гребцов», – рассказала им Кошка, – а в Пятнистом Подвале, за воротами Затонувшего Города проводят бои угрей. Или можете сходить к Лунному Пруду, там ночью устраивают дуэли.
– Да, отлично, – согласился третий матрос, – но то, чего на самом деле хочет Уот – это женщин.
– Лучшие шлюхи в «Веселом Порту», это дальше за Кораблем актеров, – показала она. Некоторые портовые шлюхи обладали поганым нравом, и вновь прибывшие из моря матросы не знали у кого какой. Худшей была С’врон. Все говорили, что она ограбила и убила более дюжины мужчин, а тела сбрасывает в каналы на корм угрям. Пьяная Дочурка могла быть очаровательной, когда была трезвой, но надравшись – никогда. А Язва Джейн на самом деле была мужчиной.
– Спросите Мерри. Ее настоящее имя Мералин, но все зовут ее Мерри. – Мери всегда покупала у нее дюжину устриц, и делила их между своими девушками. Все соглашались, что у нее доброе сердце. – Так и есть, и еще пара самых больших в Браавосе сисек, – любила прихвастнуть Мери.
Девушки у нее тоже были хороши: Бетани Скромница, Матросская Женка, одноглазая Инна, которая могла предсказывать судьбу по капельке крови, прелестная маленькая Ланна, даже Ассадора – иббенийка с усами. Может, они и не были красавицами, но были добры к ней. – В «Веселый порт» ходят все портовые, – заверила Кошка экипаж «Нахальной Мартышки».
«Ребята опорожняют трюмы кораблей, а мои девочки парней, что плавают на них» – любила говорить Мерри.
– А как насчет тех знаменитых шлюх, о которых барды слагают песни? – спросил самый юный из мартышек – рыжий веснушчатый парень не старше шестнадцати лет. – Они на самом деле так прекрасны, как рассказывают? И где я смогу заполучить одну из них?
Его товарищи уставились на него и захохотали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
– Узнай три новые вещи, прежде чем вернешься к нам, – каждый раз велел ей добрый человек, когда отправлял ее в город. И она всегда возвращалась с новостями. Иногда это были всего лишь три новых слова на браавосском, в другой раз она приносила матросские байки о странных и удивительных событиях в огромном несуразном мире за пределами островов Браавоса: войны, дожди из жаб и рождение драконов. Временами она узнавала три новые шутки или загадки, или три новых уловки в торговле или что-то другое. Время от времени она узнавала тайны.
Браавос был созданным для тайн, город туманов, масок и шепота. Как узнала девочка, само его существование было тайной в течение века, а тайна его местонахождения скрывалась втрое дольше.
– Девять Вольных Городов были дочерьми Валирии, – рассказывал ей добрый человек, – Браавос же бастард, бежавший из дома. Мы народ полукровок, сыновья и дочери рабов, шлюх и воров. Наши предки прибыли в это убежище из полусотни стран, спасаясь от драконьих повелителей, их поработивших. С ними пришли полсотни богов, но был один бог общий для всех.
– Многоликий.
– У него много имен, – сказал добрый человек, – В Квохоре он Черный Козел, в Йи-Ти – Ночной Лев, в Вестеросе – Неведомый. Все люди рано или поздно склоняются перед ним, неважно, молились ли они ранее Семерым, Владыке Света, Лунной Матери, Утонувшему Богу или Великому Пастырю. Весь человеческий род принадлежит ему… если конечно где-то в мире нет бессмертных. Ты знаешь о таких людях, которые жили бы вечно?
– Нет, – ответила она. – Все люди смертны.
Прокрадываясь сквозь мрак обратно в храм на холме, Кошка всегда находила доброго человека ожидающим.
– Что ты знаешь, чего не знала, когда оставила нас? – неизменно спрашивал он.
– Я знаю, что кладет в свой соус для устриц Слепой Бекко, – отвечала она. – Я знаю, что актеры из «Голубого Фонаря» собираются ставить «Лорда Печального Образа», а лицедеи «Корабля» намереваются ответить «Семью Пьяными Гребцами». Я знаю, что книготорговец Лото Лорнелл спит в доме торгового головы Моредо Престайна, когда благородный торговец в отъезде, и убирается, когда «Мегера» возвращается домой.
– Полезно знать такие вещи. Кто ты?
– Никто.
– Ты лжешь, ты Кошка из Каналов. Я хорошо тебя знаю. Иди спать, дитя, утром тебя ждет служба.
– Все люди должны служить. – И она служила три дня из каждых тридцати. Когда умирала луна, она становилась никем, ничтожным слугой Многоликого в черно-белом одеянии. Она шла подле доброго человека в полумраке, наполненном благовониями, неся свой железный фонарь. Она омывала мертвецов, шарила в их одежде и считала их деньги. Иногда она помогала Умме готовить, нарезая грибы или очищая рыбу от костей. Но только тогда, когда умирала луна. В остальное время она была сироткой в стоптанных, чересчур больших сапогах и в коричневом плаще с рваными краями. Она кричала: «Мидии, моллюски, устрицы!», толкая свою тележку по Тряпичному порту.
Этой ночью месяц умрет, она точно знала это. Прошлой ночью от него остался всего лишь тоненький серпик. «Что ты знаешь, чего не знала, когда оставила нас?» – задаст свой вопрос добрый человек, как только увидит ее. – «Знаю, что дочь Браско Бриа встречается с парнем на крыше, когда ее отец засыпает», – думала она. – «Талия говорит, что Бриа позволяет ему прикасаться к ней, хотя он всего лишь чердачная крыса, а все чердачные крысы слывут ворами». – Хотя это была всего лишь одна вещь. Кошке нужно было еще две, но она не беспокоилась. С кораблями всегда приходили новости.
Когда они вернулись, Кошка помогла сыновьям Браско разгрузить лодку. Браско с дочерьми разделили моллюсков по трем тележкам, переложив их слоями на подстилку из водорослей.
– Возвращайтесь, когда продадите все, – как всегда велел Браско девочкам, и они отправились в путь, криками завлекая покупателей. Бриа покатила тележку к Пурпурной Гавани, продавать улов браавосским морякам. Талия пытала удачу в узких улочках у Лунного Пруда или у храмов Острова Богов. Кошка направилась к Тряпичному Порту, как делала это девять дней из десяти.
Только коренным жителям дозволялось пользоваться Пурпурным портом. Тем, кто жил в Затонувшем городе или вокруг Дворца Морского Владыки. Корабли из городов-сестер и остального мира довольствовались Тряпичным портом – гаванью беднее, разухабистее и грязнее, чем Пурпурный порт. Она так же была и более шумной, поскольку на улицах и в переулках толпились моряки и торговцы из полусотни стран, смешиваясь с теми, кто наживался на них, продавая, обманывая или грабя. Кошке это место нравилось больше всех в Браавосе. Ей нравились шум и странные запахи, нравилось смотреть, какие корабли прибывают в порт или отчаливают с вечерним приливом. Ей также нравились моряки: горластые тирошцы с их рокочущими голосами и крашеными бородами, белокурые лиссенийцы вечно пытающиеся сбить цену, приземистые волосатые моряки из порта Иббена, изрыгающие проклятия низкими скрежещущими голосами. Но ее любимцами были моряки с Летних Островов с их гладкой и темной, как древесина тика, кожей. Они носили плащи из красных, зеленых и желтых перьев, а их лебединые корабли с высокими мачтами и белоснежными парусами были великолепны.
Иногда там бывали и вестероссцы: гребцы и моряки с карраков из Староместа, торговых галер из Сумеречного Дола, Королевской Гавани и Чаячьего города, крутобокие когги с вином из Арбора. Кошка знала, как по-браавосски называются мидии, моллюски и устрицы, но в Тряпичном порту она выкрикивала их названия на торговом языке, на языке трущоб, доков и таверн, грубой мешанине слов и фраз из дюжины языков, сопровождаемых жестами и знаками, в большинстве своем оскорбительными. Они-то и нравились Кошке больше всего. Любой, кто донимал, ее рисковал увидеть фигу или услышать о себе, что он член задницы или верблюжья щель.
– Может я никогда и не видела верблюдов, – заявляла она, – но точно знаю, как воняет верблюжья щель, когда ее чую.
Рано или поздно подобное могло кого-нибудь разозлить, но на этот случай у нее был нож-коготь. Она держала его отточенным и знала, как им пользоваться. Одним жарким полднем в Веселом Порту Рыжий Рогго научил ее, ожидая, когда освободиться Ланна. Он показал ей, как прятать нож в рукаве и незаметно достать, когда понадобиться пустить его в ход, как легко и быстро срезать кошельки, что когда хозяин их хватится, монеты уже будут потрачены. Знать это было полезно, с этим согласился даже добрый человек, тем паче ночью, когда везде кишат чердачные крысы и головорезы.
Кошка завела себе много друзей в трущобах среди грузчиков и актеров, такелажников и мастеров парусов, трактирщиков, пивоваров, пекарей, нищих и шлюх. Они покупали у нее моллюсков, рассказывали правдивые истории о Браавосе и лживые о своей жизни, и смеялись над тем, как она говорит по-браавосски. Она никогда не позволяла этому обстоятельству задевать себя, наоборот, показывала им неприличный жест и говорила, что они верблюжьи дырки. Это заставляло хохотать их еще больше. Гилоро Дотари научил ее полусотне похабных песенок, а его брат Гилено рассказал, где лучше ловить угрей. Актеры «Корабля» показали ей, как должен стоять герой, и научили монологам из «Песни Ройна», «Двух Жен Завоевателя» и «Похотливой купчихи». Квилл, маленький человечек с печальными глазами, который ставил для Корабля все непристойные фарсы, предложил научить ее целоваться, но Тагганаро дал ему оплеуху, и на этом все закончилось. Чародей Козомо учил ее фокусам. Он мог глотать мышей и вытаскивать грызунов у нее из ушей.
– Это магия, – заявил он.
– Нет, – возразила Кошка, – мышь все время была в твоем рукаве. Я видела, как она шевелится.
«Устрицы, мидии, моллюски» – были ее волшебными словами и, как и положено всем настоящим волшебным словам, почти повсюду открывали перед ней двери. Она поднималась на борт судов из Лисса, Староместа и Порта Иббена и продавала устриц прямо на палубе. Иногда она выкатывала тележку к сторожевым башням укреплений, чтобы предложить стражникам у ворот печеных моллюсков. Однажды она зазывала покупателей прямо на ступенях Дворца Правды и, когда другой торговец попытался прогнать ее, она опрокинула его устриц на мостовую. Покупали у нее и таможенники из Таможенного порта и лодочники из Затонувшего Города, чьи дома и башни торчали из зеленых вод лагуны. Однажды, когда Бриа слегла с месячными, она покатила тележку в Пурпурную Гавань, продавать крабов и креветок гребцам с прогулочных барок Морских Владык, которые от носа до кормы были заполнены веселящимися людьми. В другие дни она шла вдоль Сладководной к Лунному Пруду. Она продавала чванливым бандитам, разодетым в полосатый атлас, ключникам и стряпчим в тусклых серо-коричневых сюртуках. Но всегда возвращалась в Тряпичный порт.
– Устрицы, мидии и моллюски, – кричала девочка, толкая тележку по трущобам. – Мидии, креветки и моллюски. Грязный кот ярко-рыжего цвета мягко крался за ней, привлеченный ее криками. Позже появилась еще одна кошка, печальное грязное создание серого цвета с огрызком вместо хвоста. Кошкам нравился запах Кошки. Порой к закату за ней собиралась целая дюжина. Время от времени она кидала им устрицу и наблюдала, кому достанется добыча. Как она заметила, крупные коты редко побеждали, чаще всего приз доставался какому-нибудь мелкому и самому шустрому животному, худому, убогому и голодному. – «Совсем как я», – говорила она себе. Ее любимцем был старый тощий кот с отгрызенным ухом, который напоминал ей того самого, за которым она охотилась по всему Красному Замку. – «Нет, это была другая девочка. Не я».
Два стоявших здесь вчера корабля уплыли, заметила Кошка, но взамен в доках появились пять новых: маленький каррак «Нахальная Мартышка» и огромное иббенийское китобойное судно, от которого воняло смолой и кровью, два потрепанных когга из Пентоса и узкая зеленая галера из Старого Волантиса. Кошка останавливалась у каждого трапа, выкрикивая свое воззвание об устрицах и моллюсках, один раз на торговом языке и другой на Общем. Матрос с китобоя обложил ее такой громкой руганью, что кошки от испуга разбежались, а пентошийский гребец спросил, сколько она хочет за раковинку между ее ног, но на других кораблях ей повезло больше. Помощник капитана с зеленой галеры сожрал полдюжины устриц и рассказал ей, как капитан был убит лиссенийскими пиратами, что пытались взять их на абордаж у Каменных Ступеней.
– Это был ублюдок Саан с «Сыном старушки» и со своей большой «Валирийкой». Но мы сумели удрать.
Маленькая «Нахальная Мартышка» оказалась из Чаячьего Города и вестеросский экипаж был рад возможности поговорить с кем-то на Общем языке. Один из них поинтересовался, как случилось, что девочка из Королевской Гавани торгует моллюсками в доках Браавоса, и ей пришлось рассказать свою историю.
– Мы здесь на четыре дня и четыре долгих ночи, – сообщил другой, – где здесь можно немного поразвлечься?
– Актеры Корабля играют «Семерых Пьяных Гребцов», – рассказала им Кошка, – а в Пятнистом Подвале, за воротами Затонувшего Города проводят бои угрей. Или можете сходить к Лунному Пруду, там ночью устраивают дуэли.
– Да, отлично, – согласился третий матрос, – но то, чего на самом деле хочет Уот – это женщин.
– Лучшие шлюхи в «Веселом Порту», это дальше за Кораблем актеров, – показала она. Некоторые портовые шлюхи обладали поганым нравом, и вновь прибывшие из моря матросы не знали у кого какой. Худшей была С’врон. Все говорили, что она ограбила и убила более дюжины мужчин, а тела сбрасывает в каналы на корм угрям. Пьяная Дочурка могла быть очаровательной, когда была трезвой, но надравшись – никогда. А Язва Джейн на самом деле была мужчиной.
– Спросите Мерри. Ее настоящее имя Мералин, но все зовут ее Мерри. – Мери всегда покупала у нее дюжину устриц, и делила их между своими девушками. Все соглашались, что у нее доброе сердце. – Так и есть, и еще пара самых больших в Браавосе сисек, – любила прихвастнуть Мери.
Девушки у нее тоже были хороши: Бетани Скромница, Матросская Женка, одноглазая Инна, которая могла предсказывать судьбу по капельке крови, прелестная маленькая Ланна, даже Ассадора – иббенийка с усами. Может, они и не были красавицами, но были добры к ней. – В «Веселый порт» ходят все портовые, – заверила Кошка экипаж «Нахальной Мартышки».
«Ребята опорожняют трюмы кораблей, а мои девочки парней, что плавают на них» – любила говорить Мерри.
– А как насчет тех знаменитых шлюх, о которых барды слагают песни? – спросил самый юный из мартышек – рыжий веснушчатый парень не старше шестнадцати лет. – Они на самом деле так прекрасны, как рассказывают? И где я смогу заполучить одну из них?
Его товарищи уставились на него и захохотали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130