– Девушка, о которой говорил Подрик, может быть с ним.
– Правда? Тогда мы должны помолиться за бедную девочку.
«И за меня», – подумала Бриенна, – «помолитесь и за меня. Попросите Старицу поднять повыше свой фонарь и провести меня к леди Сансе, а Воину – придать силы моей руке, чтобы я могла ее защитить». – Но вслух, где ее мог услышать и высмеять Хайл Хант за женскую слабость, она не сказала ни слова.
C таким попутчиком, который идет пешком вместе с нагруженным ослом, они продвигались очень медленно. Они пошли не по главной западной дороге, по которой однажды Бриенна с сиром Джейме проезжала в противоположную сторону, обнаружив Девичий пруд разграбленным и полным трупов. Вместо этого, они свернули на северо-запад, пройдя вдоль берега Крабьего Залива по столь узкой извилистой тропинке, что она не была обозначена даже на столь точной карте сира Хайла. По эту сторону Девичьего пруда было не найти крутых холмов, черных трясин и сосновых лесов, как на Сломанном Когте. Земли, через которые лежал их путь, были низинными и сырыми, дикая пустошь песчаных дюн и солончаков под серо-голубым сводом неба. Дорога ныряла вниз и терялась меж зарослей тростника и лиманов, и появлялась снова в миле впереди. Бриенна поняла, без Мерибальда они непременно бы заблудились. Почва часто была мягкой, поэтому местами септон выходил вперед, простукивая землю своим посохом, чтобы убедиться, что можно идти дальше. На лиги вокруг не было ни деревца, только море, небо и песок.
Ни одно место на земле не могло настолько сильно отличаться от Тарта c его горами и водопадами, с его горными лугами и тенистыми долинами. – «И все же, это место обладает своей неповторимой красотой», – решила Бриенна. Они пересекли дюжину медленнотекущих ручьев, полных жаб и лягушек, видели крачек, покачивающихся вдали на волнах залива, слышали откуда-то из глубин дюн крики птиц-перевозчиков. Однажды, им перебежала дорогу лиса, и пес Мерибальда залился диким лаем.
Здесь тоже жили люди. Некоторые жили среди камышей, в построенных из глины и соломы лачугах. Другие – рыбачили в заливе в обтянутых шкурами лодках-кораклах, и строили свои дома в дюнах на шатких сваях. Большинство, казалось, живут одни, сами по себе, вне пределов видимости других поселений. По большей части, они казались людьми робкими, но около полудня собака снова принялась лаять, и из камышей вышли три женщины с плетеной корзиной моллюсков в руках. Каждой из них он отдал по апельсину, хотя моллюсков было как грязи, а апельсины были редки и дороги. Одна из женщин уже старухой, вторая – беременной, а третья оказалась девушкой, свежей и хорошенькой, как весенний цветок. Когда Мерибальд увел их в сторонку исповедать в грехах, сир Хайл хохотнул и сказал:
– Похоже боги нас не забыли… по крайней мере, Дева, Мать и Старица. – Подрик так удивился, что Бриенне пришлось разочаровать его и сказать, что эти трое простые болотные жители.
После того, как они возобновили путешествие, она повернулась к септону, и сказала:
– Эти люди живут лишь в дне пути от Девичьего пруда, а война их даже не коснулась.
– С них нечего взять, миледи. Все их сокровища – это устрицы, камни и лодки, а их лучшее оружие – ножи из ржавого железа. Они появляются на свет, живут, любят и умирают. Они знают, что их землями правит лорд Мутон, но немногие из них видели его, а Риверран и Королевская Гавань для них лишь названия.
– А еще они знают богов, – сказала Бриенна. – Думаю, это твоя заслуга. Сколько уже ты ходишь по речным землям?
– Вот уж скоро сорок лет, – ответил септон, и его собака громко гавкнула. – От Девичьего пруда до Девичьего пруда обход занимает полгода, а временами и больше, но не стану утверждать, что я хорошо знаю Трезубец. Я лишь издали вижу замки великих лордов. Мне больше знакомы ярмарочные городки, поселки и деревни, слишком маленькие, чтобы как-то называться, изгороди и холмы, ручьи, где может напиться томимый жаждой человек, и пещеры, в которых можно найти убежище. А еще дороги, которыми пользуется простой люд, извилистые грязные тропинки, которые не указаны на картах из пергамента. Их я тоже знаю. – Он хихикнул. – Еще бы. Мои ноги истоптали каждую милю десяток раз.
«Проселочными дорогами обычно пользуются разбойники, а пещеры – отличное место, чтобы спрятаться тем, на кого охотятся». – Укол подозрения заставил Бриенну задуматься, насколько хорошо сир Хайл знал этого человека.
– Такая жизнь выглядит очень одинокой, септон.
– Со мной всегда Семеро, – ответил Мерибальд, – и у меня есть мой преданный слуга, и пес.
– У вашей собаки есть имя? – спросил Подрик Пэйн.
– Наверное, – откликнулся Мерибальд, – но это не моя собака. Не моя.
Пес залаял и завилял хвостом. Он был огромным, лохматым созданием, по меньшей мере, десяти стоунов веса, однако дружелюбным.
– А чей же он? – спросил Подрик.
– Ну, он сам по себе, и еще Семерых. Что касается его имени, он мне его не сообщил. Я зову его просто – пес.
– O! – Подрик не знал, что собаку можно назвать просто «собакой». Мальчик немного поразмыслил над этим, а потом сказал: – У меня, когда я был маленьким, была собака. Я звал его Герой.
– А он был им?
– Кем?
– Героем.
– Нет. Он был хорошим псом. Он сдох.
– Пес охраняет меня в дороге, даже в такие тяжелые времена, как сейчас. Ни волк, ни разбойник не станет мне докучать, когда рядом со мной пес. – Септон нахмурился. – С недавних пор волки ужасно расплодились. Есть места, где человеку ничто не грозит, даже если он в одиночестве заснет под деревом. За всю свою жизнь, самая большая стая, которую я видел, была меньше дюжины волков, но те огромные стаи, которые нынче бродят вдоль Трезубца, исчисляются сотнями.
– Ты сам их видел? – спросил Сир Хайл.
– Мне посчастливилось, Семеро избавили меня от подобной встречи, но я слышал их по ночам, и не раз. Так много голосов… звук, от которого кровь застывает в жилах. Даже пес дрожал от ужаса, а ведь он загрыз с дюжину волков. – Он потрепал собаку по лохматой голове. – Некоторые говорят, что это демоны. Говорят, что стаю возглавляет волчица: громадная, серая и страшная. Говорят, она может одна утащить в зубах зубра, и капканы с ловушками ей нипочем. Что она не боится ни стали, ни огня, и убивает любого волка, который пытается на нее взобраться, и не ест ничего, кроме людской плоти.
Сир Хайл Хант засмеялся:
– Вы добились своего, септон. Глаза бедного Подрика уже стали размером с вареное яйцо.
– Ничего подобного, – возмущенно возразил Подрик. Пес гавкнул.
Той ночью они разбили свой холодный лагерь в дюнах. Бриенна отправила Подрика пройтись вдоль берега, поискать немного топляка, которое могло прибить к берегу, чтобы разжечь костер. Но он вернулся с пустыми руками по колено испачкавшись в грязи.
– Начался отлив, сир. Миледи. Там нет воды, только грязные лужи.
– Держись подальше от грязи, парень, – посоветовал септон Мерибальд. – Грязь не любит незнакомцев. Наступишь не туда, она разверзнется и проглотит тебя.
– Это ж просто грязь, – настаивал Подрик.
– Да, пока она не набьется в рот и не начнет доставать до носа. Тогда – это смерть. – Он рассмеялся, чтобы смягчить холод, идущий от его слов. – Вытрись и отведай кусочек апельсина, парень.
Следующий день ничем не отличался от предыдущего. Они утолили голод соленой треской и съели несколько долек апельсинов, и были в пути еще до полного восхода солнца, когда позади них небо было розовым, а спереди пурпурным. Пес шел впереди, обнюхивая все встречные заросли камыша, и останавливаясь то тут, то там их пометить. Похоже, он знал дорогу не хуже самого Мерибальда. С приливом в воздухе раздались крики крачек.
Около полудня они остановились в небольшой деревне, первой, попавшейся им по дороге. Восемь домов на сваях, примостившиеся у небольшой реки. Мужчины рыбачили на реке в своих лодках, а женщины и мальчишки спустились вниз по веревочным лестницам и собрались вокруг септона Мерибальда на молитву. После службы он отпустил им грехи и оставил несколько реп, мешок бобов, и два своих драгоценных апельсина.
Вернувшись на дорогу, септон сказал:
– Будет неплохо, если сегодня на ночь мы оставим кого-то караулить, друзья мои. Селяне говорят, что они видели трех дезертиров, прятавшихся в дюнах к западу от старой сторожевой башни.
– Только троих? – улыбнулся Сир Хайл. – Трое – это мед для нашей девы с мечом. Они вряд ли побеспокоят вооруженных людей.
– Если только они не оголодали, – сказал септон. – В этих болотах есть пища, но только для тех, у кого есть глаза, чтобы ее отыскать, а эти мужчины здесь чужаки, выжившие после одних из битв. Если они пристанут к нам, сир, я умоляю вас, оставьте их мне.
– И что ты сделаешь с ними?
– Накормлю их. Попрошу их исповедаться в своих грехах, чтобы я мог им их простить. Приглашу их отправиться с нами на Тихий Остров.
– Это здорово, пригласить их идти с нами, чтобы они перерезали нам глотки во сне, – ответил Хайл Хант. – У лорда Рэндилла есть лучший способ расправы с преступниками – сталь и пеньковая веревка.
– Сир? Миледи? – сказал Подрик. – Дезертир – это преступник?
– Более или менее, – ответила Бриенна.
Септон Мерибальд был не согласен.
– Скорее меньше, чем больше. Преступников разного сорта столько, сколько птиц на свете. И у птицы-перевозчика и у морского орла есть крылья, но они не одинаковые. Менестрели любят воспевать хороших людей, которые вынуждены пойти против закона, чтобы победить какого-нибудь злого лорда, но большинство преступников скорее сродни этому ненасытному Псу, чем Лорду-молнии. Это злые люди, ведомые жадностью, угрюмые от собственной озлобленности, презирающие богов и заботящиеся только о себе. Дезертиры скорее заслуживают жалости, хотя они могут быть не менее опасными. Почти все они из простого народа, обычные люди, которые и на милю не отъезжали от своего дома с самого рождения, до тех пор, пока однажды не пришел какой-то лорд и не забрал их на войну. Плохо обутые и плохо вооруженные, они маршируют под его знаменами, часто не имея ничего лучше серпа, заточенной мотыги или самодельной булавы, которая представляет собой камень, примотанный полосками кожи к палке. Братья шагают с братьями, сыновья с отцами, друзья с друзьями. Они наслушались песен и рассказов, поэтом они идут с радостными сердцами, мечтая о чудесах, которые им предстоит увидеть, богатстве и славе, которые они обретут с победой. Война кажется им приключением, самым интересным из того, что большая часть из них когда-либо видела в жизни.
– Потом они вкушают вкус сражения.
– Для некоторых этого первого раза бывает достаточно, чтобы их сломить. Другие держатся годами, пока не теряют счет битвам, в которых сражались, но даже такой человек, переживший сотню битв, может сломаться на сто первой. Братья видят гибель братьев, отцы теряют сыновей, друзья видят, как их друзья пытаются удержать свои внутренности, после того, как их живот вспороли топором.
– Они видят как убивают лорда, который их возглавлял, а какой-то другой лорд кричит, что теперь они принадлежат ему. Их ранят, и едва раны наполовину зажили, уже получают новую. Они всегда недоедают, их обувь разваливается на куски от постоянных маршей, одежды изношены и все в дырах, и половина народа гадит себе в штаны из-за плохой воды.
– Если они хотят себе плащ потеплее, или, может быть, ржавый шлем, им нужно снять их убитого. Вскоре они начинают воровать и у живых тоже, у простых людей, на чьих землях они сражались, у точно таких же людей, какими они когда-то были. Они режут их овец и ловят кур, и находятся в полшаге оттого, чтобы начать красть и их дочерей. И вот однажды, они оглядываются вокруг и понимают, что все их друзья и родные погибли, что они сражаются под чужим командованием и под чужими знаменами, которые и узнают-то с трудом. Они не знают ни где они, ни как вернуться домой, а лорд, за которого они сражаются, не знает их имен, но он приходит, кричит им строиться в шеренги, держать линию копий, кос или заостренных мотыг, и держаться. На них несутся рыцари, люди без лица, все закованные в сталь, и металлический грохот их атаки, кажется, заполняет весь мир…
– И человек ломается.
– Он поворачивается и бежит, или отползает после битвы по телам убитых, или ускользает под покровом ночи, и находит себе какое-нибудь место, где он может спрятаться. Тогда все вспоминают о доме, которого к тому времени уже нет. И все короли, вместе с богами и лордами теперь значат для них меньше, чем кусок протухшего мяса, который позволит им прожить еще один день, или мех дрянного вина, в котором на пару часов можно утопить свой страх. Дезертир живет одним днем, от еды до еды, становясь больше похожим на зверя, чем на человека. Леди Бриенна права. В наше время странник должен остерегаться дезертиров, и опасаться их… но ему также следует их пожалеть.
Когда Мерибальд закончил, в их маленькой компании наступила глубокая тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130